Слева и справа люди, пострадавшие вчера на
лесопилке. Ничего серьёзного. Через пару дней уже покинут застенки
сего славного здания, а сейчас просто отсыпаются. Господин Капф
вообще предположил, что они специально получили раны, чтоб просто
отдохнуть от повседневного быта. Однако свою догадку он больше
никому так и не озвучил.
А
вот третий пациент сейчас отчего-то бодрствовал, выглядывая со
своей койки из-за спины одного из спящих мужиков. Только голову и
видно было.
Вот
же паразит…
—
Обязательно было орать? — недовольно отозвался, не спеша вставая со
стула.
Хотелось безумно спать, но нельзя. Если меня
господин Вернер увидит в таком состоянии, когда вернётся, то опять
свалит самую грязную работу во втором лазарете.
—
Masz przerwę, a przez resztę czasu bądź miły, bądź pogodny.
Nawiasem mówiąc, to twoja praca!
Стакан со стола я на всякий случай взял с
собой и зашагал в сторону поляка, которого не так давно отмудохал
Максым. Но это по делу было. Злой маленький поляк, чудом
оказавшийся в группе от немцев, не единожды провоцировал Максыма и
ещё парочку человек. Мотивы Якуба лично мне не были понятны, как и
многим другим. При всяком удобном случае он выкрикивал на своём
языке в сторону казака какие-то обидные слова, хохоча. В ином
другом месте от невысокого мужичка и мокрого места не осталось, но
в этом «городе» и при друзьях немцах проучить идиота не
представлялось возможным.
Англичане-то могут попробовать и изгнать
зачинщиков драки, найдя в этом отличный повод показать свою власть.
Дуэли у нас строго-настрого запрещены после нескольких случившихся
смертей.
И
вот, четыре дня тому назад под вечер, когда я уже собирался домой,
пару мужиков притащили на порог лазарета «тело». Сильно избитое,
местами побритое и частично поломанное.
Красавец, одним словом.
Притащившие его немцы рассказали, что нашли
его таким в снегу у уличных туалетов возле складов. Это, между
прочим, самая окраина города. Свидетелей не нашли, хоть и искали, а
сам Якуб при пробуждении признался, что не помнит ничего. Или всего
лишь делал вид, что не помнит.
Но,
так или иначе, Максым последние дни довольный ходил и в ус не
дул.
—
«Як же добре, коли над ухом нихто не свербит», — довольно
приговаривал он за завтраком первые дни, хлебая похлёбку, от
которой обычно нос воротил.