Выцепил-таки поляка одного, но спрашивать я
не стал. Тут и так всё понятно.
— И
чего ты хочешь? — спросил я, подойдя к его койке с кружкой в
руках.
В
остывшей воде плавали кусочки еловых опилок для вкуса.
Далеко не чай, конечно, но чего-то другого у
нас не имелось. Всяко лучше простой воды.
—
Jestem głodny. Ostatni raz zostałem nakarmiony wczoraj, — тонким
голоском проговорил он, сверкая кривыми жёлтыми зубами, укутываясь
сильнее в одеяла.
За
время нахождения рядом с этим поляком, я стал понимать Максыма. Это
не человек, а говно какое-то. В первые дни спокойно себе говорил
по-русски, правда, с небольшим акцентом, и даже благодарил за сущие
мелочи. Казался с виду неплохим мужичком даже, рассказывая про
летнюю Варшаву. Однако, как только немного окреп, отчего-то резко
перешёл на польский и манера общения стала более пренебрежительной.
С врачом же Якуб мигом переходил на немецкий, а со мной
показательно общался только так. Отрывки фраз я немного понимал, но
не более.
—
Тебе жарко, что ли? Что ж ты раньше не сказал? — усмехнулся я,
ставя кружку на ближайшую тумбочку и подходя к больному. — Так
давай я уберу второе одеяло.
Настроение у меня было так себе и играть под
его дудку я не собираюсь.
—
Co ty robisz? Bachor! Nie dotykaj koca! — тут же заверещал он,
хватаясь перебинтованными руками за края одеял.
—
Что? Достаточно только простынки? Я тебя понял, — произнёс я,
хватаясь с другой стороны и начиная делать вид, что пытаюсь отнять
у него одеяла.
—
Pierdolić… Ладно, ладно! — всё же сдался он, переходя на другой
язык. — Только не трогай моjе одьяла!
— И
что, стоило тут цирк устраивать? — недовольно спросил я, отпуская
ткань.
Но
поляк не ответил. Я же отошёл обратно и взял кружку с водой,
отпивая немного прохладной жидкости. В горле пересохло.
—
Итак, что тебе нужно?
—
Не тебе, а вам, — тут же поправил он.
Почти четырнадцать часов здесь сижу, а это
говно, лёжа в постельке, в цирк играет со мной.
Боже, дай мне сил…
Я
молча ударил ногой по краю постели, отчего под ним заскрипели
пружины, а сам он начал покачиваться всем телом, словно на волнах.
Якуб только возмущённо посмотрел в мою сторону, но он явно не знал,
что я сейчас мёртв внутри, как и моя совесть.
Пригубив воду, я продолжал смотреть на
пациента, пока тот всё же не сдался.
— Я
есть хочу, — прям выдавил из себя он, хмурясь.