Конечне, я хотела.
Нет, ежели бабке отпишусь, то пришлет она мне и половичков
узорчатых, и занавеси на окна, те, с георгинами, которые я
самолично расшивала, и покрывало на кровать, и подушки… и многое
иное, да только пока оно соберется, пока дойдет…
Принес он и не только половичок…
- Ты, Зося, на иных не гляди… взяли себе моду… дескать, князья
оне… бояре… а значится, ручков своих белых пачкать не моги… а им
тут прислужниц нетушки, вот и бесятся… то это надобно, то другое…
ты, Зосенька, главное, их не слухай. Будут говорить, что, значится,
это обычай в Академии такой, чтоб одни студиозусы другим
прислуживали, не верь. По уставу вы все меж собою ровныя…
- А как бы это мне на устав сей глянуть?
Чует мое сердце, что неспроста этакое упреждение домовой
сделал.
- Отчего ж не глянуть, принесу тебе книжицу, читай…
И вправду принес, и устав, и поднос цельный с едой. Был тут и
сыр козий, и мясо вареное, щедро рубленою зеленью посыпанное, и
расстегаи с рыбой, и кувшин холодного взвару.
- Благодарствую, - сказала я домовому, как оно по чести водится.
– Но и вы, Хозяин, не побрезгуйте, разделите со мною хлеб
гостевой…
Разулыбался он, довольный, что я верное обхождение знаю, и
отказываться не стал. Ели мы молча, неторопливо, как оно меж их
народа водится. Аккуратно, чтоб ни крошечки хлебной на стол или же,
упаси Божиня, на пол не скатилось. И лишь когда разлил Хозяин взвар
по высоким узорчатым кубкам, которые вытащил из-под полы, тогда и
нарушилось молчание.
- Спасибо тебе, сударыня Зослава, за приглашение. И раз уж ты
столь ласкава к старику, то, может статься, попотчуешь его и
рассказом?
- И об чем же поведать тебе, добрый Хозяин?
- А о себе и поведай. Откудова ты родом… из каких краев, в какой
семье росла…
Что ж, добрый Хозяин в своем праве, а мне стыдиться нечего.
На свет я появилась в жнивне-месяце. Хорошая пора, горячая.
Зерно уж клонится к земле, оттого и спешат снять его, идут на поле
с холодным железом, со свежею требой земле-родительнице, и
кланяются, льют пот, что слезы, гонят хлебного волка от краю до
краю…
Однако же не о жатве беседа наша.
О семье моей.
И сказывать, верно, надобно с бабки и с того, как село наше едва
вовсе пепелищем не стало. Она о том вспоминать не любила, оно и
ясно, но порой и на нее нападала тоска глухая по деду, тогда-то
гишторию и говорила свою.