- Что?!
Боярыня аж в лице переменилась.
- Ты… девка… понимаешь, с кем разговариваешь?
- С тобою. С вами, то бишь.
- Да я, - она приосанилася, - Ализавета Алексевна
Бартош-Кижневская! Единственная дочь боярина Кижневского! Да у
моего тятеньки этаких наглых девок плетьми учат!
- Вот у тятеньки и учитя.
- Стоять! – боярыня ножкой притопнула. – Да как ты смеешь со
мною столь дерзким тоном разговаривать?! Да если я велю… если я
велю…
Она оглянулась.
Верно, дома-то рядом с нею безотлучно и няньки были, и мамки, и
холопки, и иная дворня, каковая ныне осталась за воротами
Акадэмии.
- Сударыня Ализавета, - я вдруг ощутила, что тут, ныне, в своей
силе, и ничего-то не сделает мне боярин Бартош-Кижевский со всем
его золотом, - туточки Акадэмия. И по уставу ея все студиозусы
равны меж собой, невзирая на то звание, каковое они имели
прежде…
Боярыня ротик приоткрыла да так и замерла.
- И прописано там, что, дескать, кажный студиозус за собою сам
ходит…
- Ты… да я… да я папеньке отпишусь!
И вновь ножкой топнула, скривилась, в слезы собираясь удариться,
да только опомнилась, что некому будет утешать. Никто-то не
заголосит, не поднесет ни петушка сахарного, ни пряника печатного,
ни орехов в меду вареных. Не залепечет сказки да былины, от слез
отвлекая…
Я от души боярыню пожалела: небось, тяжко ей придется.
- Отпишитеся, - сказала я ласково. – Оно-то верное дело… пущай
купит для вас дому… аль снимет… чего вам тут бедовать? Будете жить
в городе царевною, а сюда только на учебу и ездить…
Личико боярыни тотчас разгладилось.
- Отпишусь! Пущай папенька купит мне туточки дом! Не дело это,
чтоб боярыня Бартош-Кижевская в конуре жила и объедками кормилась,
будто холопка какая!
И подбородок этак задрала.
- Только не думай, что я про тебя забуду! Тоже напишу! Пусть
папенька и тебя купит и выдерет!
От девка дурная, балованная! Саму бы ее выдрать разок
хорошенько, глядишь и подобрела б к людям.
Боярыня Ализавета Алексевна из столовой удалялась неспешно,
видать, чтоб боярскую гордость не уронить. Голову задрала, ручки
крючочками согнула, локотки расставила, чтоб рукава шубки свисали…
идет, покачивается, и звенять бубенчики, в эти рукава зашитые…
- Молодец, - раздался знакомый голос. – Так дальше и держи. Чуть
попустишь, мигом на шею сядут и ноги свесят.
Арей стоял, скрестивши руки на груди, и вслед боярыне глядел
недобро. Потемнело красивое лицо, и сделалось иным, хищным будто
бы. Разом стало заметно, что и нос у Арея крючком, и подбородок
жесткий, точно каменный, и видится в этих чертах чужеродное,
азарское…