А и сам-то бледен.
Взмок.
Отчего?
Я пригляделась… а ведь неспроста он брата держит, и волосы
егоные, потемневшие от поту, перебирает. Вьются нити силы,
протянулись от Еремы к Елисею…
- Что видишь? – Ерема на мое любопытствие не обозлился. И
спрашивал спокойне, да только у меня в грудях вновь
заколотилось.
- Вижу, что ты силой с ним делишься.
- Верно. На него теперь глянь.
Глянула.
И глядела… и долгехонько глядела… выглядывала. И выглядела.
Сперва-то только человека и увидала, каковой на полу лежит, не то
спит, не то и вовсе помер. Елисей и дышал-то через раз. А сердце
едва-едва в грудях стучало.
После увидела я, что сердце это – будто бы в кольце синем,
льдистом. А от кольца того к рукам и ногам нити идут, и натянуты
они, тронь одну – зазвенит, мучение сим звоном порождая.
Не падучая.
Падучая – болезнь, Елисея же прокляли.
- Говорил, увидит… а ты…
- Погоди, - прервал Еську Ерема. – Так что видишь, Зослава?
Я протянула руку и нарисовала над грудью Елисеевой круг.
- Проклятье… сердце заперли.
- Хорошо сказано, - Ерема кивнул. – Заперли, только не
проклятье… нарочно его никто не проклинал. Приглядись еще.
К чему?
Ах, спросить бы, да только не скажет, поелику не честно будет
сие. И гляжу, щурюся, глаза выпячиваю с натуги. И мнится, скоро
сама стану на рака похожею.
Вон, ужо рябить стало.
Иль не рябить?
Вспыхнуло тело Елисеево прозеленью, полыхнуло, потянулось, меняя
очертания. И кольцо наружу вывернулось, а с ним и нити, что
ослабли, да ненадолго. Вновь дрогнули, натянулись.
Не человек лежал.
Зверь.
- Оборотень? – тихо спросила я.
- На четвертушку, - так же тихо ответил Ерема.
Как же оно возможно такое?
Оборотни… оборотни всякими бывают. Одне родятся в двух
ипостасях, и сие есть милость Божинина к детям своим. Да мало их,
мыслю, не больше, нежель берендеев. Но есть и иные, Мораною
меченые. Сами по воле своей человеческую долю со звериною
смешавшие.
Случается, что живет человек.
И возжелает силы ли звериной, ловкости, удачи… главное, чтоб
желания этого хватило семь клинков сковать с головами волчьими и
шкуру добыть. Тогда идет он с этой шкурой в лес, стелет на пню,
бьет ножами, а сам с переворотом через ножи этие скочет.
Будет удача – зверем на ту сторону опустится.
Да только… звериная суть хитра да сильна, бывает, что и человек
не только тело волчье обретает, но и волю, и розум… а то и
безумие.