– Стало быть, брезгуешь, – по-своему
оценил отказ гость, прищуривая очи.
– Тут ты не прав. Обидеть не хочу,
вот нет у тебя пока детишек, чтоб правоту мою понять, сердце
отцовское разуметь. А появятся, так поймешь.
И опять оглушающая тишина. Что
ушкуйник ответит, не схватится ли за меч, с него станется, буян тот
еще? «У-у-у-у», – зловеще завыл пес на дворе, заставляя невольно
вздрагивать. Недобрый знак!
– А и верно, – усмехнулся Микула,
показывая крепкие хищные зубы, – на кой мне боярышня, жениться, так
сразу на княжне.
Громкий хохот потряс стены, гости
разом разомлели, расслабились. Шутит, стало быть, не в обиде,
пронесло, можно дальше наслаждаться жирным мясом да пить сладкий
сбитень.
– А чего ж, Микульша, княжну-то?
Жениться, так на самой царевне царегородской, – решился
подковырнуть один из крепко пьяных горлопанов.
– Я добродетельной скромностью
украшен, так высоко не лезу, – усмехнулся Микула, поднося к губам
чарку.
И новый взрыв хохота.
– Да здрав будет Микула Мирошкинич! –
закричал хозяин, вскакивая с лавки с громоздкой братиной в руках,
трезвым разумом понимая, что слишком далеко в потехе заходить не
следует, все равно, что щелкать медведя по носу.
– И тебе не хворать, – насмешливо
процедил Микула, лениво отхлебывая из протянутого ему сосуда.
Чувствуя неприятную слабость в ногах,
хозяин тяжело опустился на лавку. «И без
татя[1] этого обойтись нельзя, и с ним,
что по раскаленным углям бегаешь, маета одна. А Парашку надобно
выдрать, чтоб хвостом пред кем не попадя не мела, да отца под
монастырь не подводила».
Лунная ночь нежилась в молодом
октябрьском снежке, зима развешивала иней на не успевшие скинуть
листву деревья. Над избами дремлющего Торжка поднимался молочный
дымок, убегая к жемчужным звездам. Микула распахнул кожух, полной
грудью вдыхая морозный воздух. Хорошо!
– Запахнись, дурень, застудишься, –
ворчливо рявкнул на него старый дядька Завид, семенивший рядом. – И
чего тебя понесло свататься? Знал же, что не отдаст.
– Да так, подергать захотелось, –
улыбнулся Микула, бережно поддерживая старика под локоть.
Гриди охраны шли чуть поодаль, давая
хозяевам потрепаться без лишних ушей. До дома можно было и в возке
докатить, да захотелось размяться, отойти от хмельного угара.
– Э-э, подергать, – передразнил
дядька племянника, – вымахал, потолки в горницах подпирать, а ума
не нажил. Давно бы нашел девку попроще, да детишек народили бы, мне
старому в утешение. Скольких уж я тебе предлагал? Все нос воротишь.
Хорошо – отец не дожил, не видел такого позора. Ишь, княжну ему
подавай, хмельная твоя душа!