Микула снова бережно взял дядьку под
руку. Все он понимал и старика жалел, только студеный зимний ветер
звал на волю, а честолюбие и злость на чванливых бояр толкали в
спину – иди, добейся, докажи всем, чтоб на брюхе приползли да дочек
своих наперебой совали, да заискивающе в очи заглядывали…
– Гордыня все, – словно прочел мысли
крестника Завид. – Гордыня.
[1] Тать – разбойник
[2] Насад – речной корабль.
Сентябрь 1237 г.
Весла в уключинах создавали жалобный
скрип, похожий на стон. Да и самому Терентию хотелось стонать и
охать. Полными тревоги очами вглядывался княжий посланник в черную
воду студеной Вятки, в мрачный ельник, плотной непроницаемой стеной
нависающий над скалистыми берегами. Всюду мерещились недобрые
предзнаменования: то ворона злобно каркнет, то рыбина хвостом у
борта плеснет. Как тут успокоиться?! Это ж надо в такую дикую глушь
дать себя загнать! Страх щекотал за воротом.
То ли дело кметь Дедята – сидит себе
у щеглы[1] да дремлет, словно по Клязьме
на лодочке катается, а не в самую пасть к разбойникам плывет. Оно
конечно, Дедята – воин, в боях пообтесанный, ему под стрелами
ходить, не привыкать. Сам-то Терентий – человек мирный, дьяк при
князе, тяжелее пера отродясь ничего не поднимал и далее Городца да
Владимира никуда не ездил. А тут на тебе, отправили. А все язык без
костей виноват. «Терентия с собой возьми, он и мертвого уболтает, и
с чертом сговорится». А у него, Терентия, спросили – желает ли он
сам с этим самым чертом сговариваться? Посланник нервно осенил себя
распятьем.
Да кто ж его спрашивать будет, мелкую
сошку. Кто об нем всплакнет, если что, кроме матушки да сестриц?
Вдовец, даже жениться снова не успел, деток нажить… на свет Божий
посмотреть. На свет, а не на эти елки треклятые! Так жалко себя
стало. Терентий тяжко вздохнул. Сама княгиня приказала плыть, куда
ж было деваться?! Не отвертишься.
Целую седмицу, пока не привык,
Терентия нещадно мутило на палубе шаткого насада, кишки
выворачивало так, что казалось сейчас и душа с ними вон отойдет. А
эти морды нахальные только ржали как кони, никакого сочувствия да
почтения. Домой, как же домой хочется! К пирогам, кашам, теплой
лежанке.
– Дедята, – из вредности толкнул
Терентий кметя.
А чего он спит, а ты тут один
переживай, волнуйся?
– Ну, чего? – недовольно буркнул
воин, лениво приоткрывая один глаз.