Туркменка - страница 25

Шрифт
Интервал


Он вспомнил, что Лейла уже одним разговором с ним рискует не одной головой, а каждым сантиметром своего тела. «Больше, чем надо вам»! Он хотел бы узнать, что ее подвигло к гражданскому мужеству, что дает ей силы. Однако он знал, что говорить об этом с «ними» нельзя. Табу. Но сила, которая, желая добра… Почему она с ним так? Словно именно это то и дело подозревает в нем туркменка и насмехается над ним, представителем правильно завязанного, как галстук, Запада. Словно сама не выбрала правозащиту делом жизни! Как ее понять? И почему страшно представить, что ее можно понять? Будто в самом деле он поддается ее посылу, что понимание разрушает чувство, как яркий свет – хрупкий цвет. Тоже табу. А она смеется над тобой, Ривс! Смотри, Эгон, не лопни! Самое страшное, что может случиться с правозащитником, – это если его станут воспринимать смешным романтиком.

Девушка удержала его за руку.

– Не спешите, Эгон, пожалуйста. У меня есть, что вам ответить. Не обижайтесь на мою насмешливость, это от смущения. Вам к лицу романтизм. Ей-богу. Я помогу, чем смогу.

Она помолчала, не отпуская руки, и добавила:

– Теперь точно о нас пойдут сплетни. Вы рискуете больше, чем я, Эгон. Вы рискуете больше.

– Чем же? У вас полк аккредитованных поклонников. Лейла, я лишь один из многих. Я даже допускаю, что с просьбой о помощи обратился не я один.

– У меня ревнивый жених, Эгон. Ветреность женщины всегда извинительна при наличии ревнивого жениха. Кстати, Эгон, я не забыла ваши проклятые вопросы. Найдите возможность, и не при таком скоплении аккредитованных поклонников, тогда я, может быть, дам ответы.

Она оставила его, и уже по пути к массе господ и дам, уничтожающих десерт, Ривс обнаружил в ладони ту самую желтую теплую розу.


В заведении Али проводили собрание. Сам президент в актовом зале дома на улице Житникова песочил председателя, его заместителей, начальников управлений и прочих полковников и подполковников из столицы и с мест. Они сидели, прижав уши, тихими зайчиками, а благообразный толстогубый дядя хлестал их по щекам словами, на две трети состоящими из доброй русской брани.

– Ты, подонок, – орал он на начальника пятого отдела, – спишь с тремя женами! Если не проснешься, я тебя досыпать в Кара-Кумы отправлю, мать твою так. Еще одна листовка, и будешь зад на песке греть! Мало я вашего брата посадил? Думаете, раз в погонах, так не доберусь до вас? Доберусь!