Я стояла очень близко, и поэтому мне удалось заметить маленький
серебряный огонек, что проскочил на месте среза. В этот момент
Весень вздохнул и расслабился. Кажется, только теперь целитель
поверил, что все кончится хорошо. Через несколько тягостных минут
волшебник аккуратно опустил покалеченную руку пациента (конечность
не выглядела здоровой, но, по крайней мере, была целой) и поднял
голову, чтобы посмотреть на собравшихся вокруг.
— Пусть сутки проведет в покое. Руку перебинтуйте, но двигать ею
пока нельзя. Я завтра приду проверить, — сказал он, ни к кому
конкретно не обращаясь.
— И лекаря пусть все же позовут, ему нужно какое-то питье против
воспаления и после потери крови, — добавила я.
Весень посмотрел на меня волком, но снова ничего не сказал,
просто встал и пошел прочь от толпы. Мне показалось, что он стал
еще худее и еще бледнее, чем был.
Ратко и Лель хотели пойти за ним, но, повинуясь инстинкту, я
преградила им путь.
— Лучше помогите перенести больного в дом. Я его догоню.
Не знаю, почему они меня послушались, но вслед за целителем
побежала я одна — как раз вовремя, чтобы заметить его фигуру,
скрывшуюся за дверью одной из дворовых построек. И это была вовсе
не маленькая будочка с вырезанным окошком наверху (вполне
объяснимое укрытие после пережитых волнений). Но что ему делать в
сарае?
Я осторожно заглянула внутрь. Волшебник стоял посредине
небольшого помещения и дышал так тяжело и прерывисто, будто пытался
и не мог набрать достаточно воздуха в легкие. Взгляд его был
прикован к хищному лезвию косы, оставленной здесь до лета вместе с
остальными инструментами.
— Не смей! — приказала я, заходя в сарай.
— Ты не понимаешь, я мог лишить его руки! — Весень все еще
задыхался.
— Он и так ее почти лишился… — Мне пришлось приложить усилие,
чтобы смягчить тон. — Имей в виду, если ты сделаешь хоть одно
неверное движение, я позову Олега.
— Напугала!
— А разве нет?
«Ты ведь больше всего на свете боишься, что кто-нибудь узнает,
что ты не так спокоен, не так хладнокровен и не так искусен, как
хочешь казаться», — могла бы сказать я. Но это бы вконец разрушило
мою пошатнувшуюся легенду.
— Тоже мне страдалец неприкаянный, — фыркнула я вместо этого. —
Давай без глупостей, выматывайся отсюдова. А то люди подумают, что
мы инвентарь воруем.