Услышав мой вопрос, Гальяно поперхнулся еще раз, от чего
приобрел цвет вареной свеклы, и с бОльшим возмущением, чем того
заслуживал вопрос, напустился на меня:
- Леди Николетта, да как можно эти, не побоюсь сказать,
произведения искусства вытаскивать в лес?!! Их же сапогами
истопчут, собаками изгадят. Да еще и кровью зальют! - похоже
представления об охоте у дворецкого недалеко ушли от представлений
того же повара.
- Бросьте, - ответила я, с удовольствием и легким подозрением
наблюдая, как бегают глаза у этого "рачительного хозяина", - и Вы,
и я знаем, что еще пара лет и нам придется вывозить эти ковры,
чтобы потом сжечь где-нибудь в пригороде. Не вижу смысла их не
использовать, раз уж представилась такая возможность.
- А как же принцесса Виолетта? - сделал неожиданный выпад мой
красноликий оппонент.
- А что принцесса Виолетта? - удивилась я, не улавливая связи
между сабакскими коврами и теткой короля.
- Может статься, что ковры эти будут частью ее приданного, -
огорошил меня Гальяно и с удовольствием и важностью стал
расправлять рюши на своих манжетах уверенный, что в таких вещах я
не отважусь проявлять хозяйственное своеволие.
- У нее будет гораздо больше шансов выйти замуж без этих
пылесборников, чем с ними в качестве приданого, - отрезала я в
ответ на это нелепое заявление. Можно подумать, наша художница до
сих пор так стремится невеститься! Уж лучше бы он посулил эти
несчастные ковры в качестве подарка будущей теще короля - тут еще
был бы какой-то толк.
- У Вас нет права решать такие вопросы! - ни с того ни с сего
взбеленился дворецкий и даже вышел из-за своего стола, чтобы
угрожающе надо мной нависнуть.
- Господин Гальяно, еще раз Вас спрашиваю, где ковры?
- Я буду жаловаться королю!
- Жалуйтесь, - будто монарху есть дело до всего хлама, что
хранится в замке.
-Я...я..., - на испуг меня уже невозможно было взять, поэтому
Гальяно притормозил, растеряв запал.
- Итак, где они? - из меня при необходимости вышел бы неплохой
следователь в полиции, или прокурор, или, может быть, даже
начальник тюрьмы. Должность управляющего, как оказалось, тоже мне
шла.
- В чулане на третьем этаже, - как-то вдруг сразу оробел и
сдулся буян.
- Ключ, - протянула я руку. Краткость в таких случаях выглядит
наиболее устрашающей.
Гальяно полез в шкафчик с ключами, долго там рылся и что-то
бубнил себе в пышные усы, наверняка, проклиная всех моих
родственников до десятого колена. Затем вылез из шкафчика еще более
покрасневший, до легкого свечения в полумраке кабинета, и с
деланным сожалением развел руками: