Не понимаешь? Да, в данный момент мне всё равно, зачем ты это
сделал, и вопрос задан главным образом для того, чтобы продолжить
(либо завершить — тут уж как повезёт) нашу чрезвычайно
занимательную беседу…
— Ты хотел умереть?
— Возможно.
— Ну, извини, не знал. — Улыбка во весь рот. — Если хочешь,
можно всё вернуть назад…
Ну и чего ты ждёшь? Что я испугаюсь и поспешу ответить: нет, ни
в коем случае? Не испугаюсь. Хватит, ЭТОГО я уже не боюсь. В
следующий раз я не позволю застать себя врасплох. В следующий раз?!
Да о чём я только думаю? Ну, поганец, ты недалеко ушёл от своего
младшего братца — да, лоск у тебя есть, и с избытком, но под слоем
напускной умудрённости и отточенных манер скрывается точно такой же
капризный ребёнок, заслуживающий хорошей порки. Теперь я буду умнее
и найду сначала что-нибудь гибкое и длинное, чтобы не трудить
ладонь… Эх, жаль розог здесь не держат…
Наверное, я бы плюнул на ломоту во всех мышцах и осуществил бы
маленькую экзекуцию над зарвавшимся сорванцом, но не успел. Со
двора донеслись голоса. Встревоженные, даже испуганные. И стоны.
Стонала женщина. Женщина?! Я бросился к дверям, морщась от боли при
каждом движении.
— Куда ты?
— Спущусь вниз, посмотрю, что случилось, — ответил я, готовясь к
главному подвигу на сегодняшний вечер — преодолению лестницы.
Каждая ступенька давалась с таким трудом, что я оказался внизу
уже много позже того, как роженицу пронесли в комнату, где доктор
принимал больных. Зато у меня было достаточно времени, чтобы
определить, насколько тяжело моё собственное состояние: переломов
нет, даже рёбра в порядке, но связки на ногах и руках болят
неимоверно. Хорошо ещё, что они не разорваны…
Да, это была та самая селянка — с середины лестницы я разглядел
бледное, покрытое испариной лицо и выгоревшую на солнце косу.
— Я же просил показать женщину ведунье! — процедил я сквозь зубы
в обезумевшую физиономию мужа.
— Да я… Да… Она…
— Олухи! — Я доковылял до приёмной и заглянул внутрь.
Женщине было плохо, это мог бы понять и такой профан в лекарском
деле, как ваш покорный слуга. Я несколько раз видел роды (правда,
на расстоянии) и знаю, что роженицы испытывают определённой силы
боль, но… Эта селянка билась в лихорадке вовсе не от боли. Её
терзал страх — это я чувствовал совершенно отчётливо. Мантия лениво
облизнулась. Неужели? Опять я во всём виноват! Что же с тобой
случилось, дорогуша? Доктор оглянулся, увидел меня и велел: