Вессаэль огляделся и привычно взял ситуацию в свои руки. Для
начала отловил Ассиля, все еще озирающегося вокруг мутноватым
взглядом, и показал ему на одного из морских, того, что пониже.
Братишка встрепенулся, и явно сообразив, что от него хотят, шустро
к нему поковылял. А затем… преклонил перед ним колено!
– Лаэд, – донесся до меня его уже довольно бодрый голос, – я рад
чести, которую вы нам оказали.
Та-ак, и кого же это, интересно, к нам черти занесли? То, что
птица высокого полета было понятно. Но насколько высокого? Со
вторым даном Ассиль таких церемоний разводить не стал, просто
вежливо раскланялся. Слишком, я бы сказала, вежливо. Чересчур.
Ладно, поставим себе еще одну галочку на заметку, выяснить при
случае, чего это они там не поделили. А пока меня гораздо больше
занимала эта самая неизвестная ВИП-персона.
Впрочем, неизвестна она была лишь мне. Вслед за Ассилем к нему
подошли Тавель и бард, по очереди торжественно раскланявшись.
Только вот на коленки припадать не стали. А со вторым морским и
вовсе обменялись небрежными кивками. Я во все глаза смотрела на
этот балет, понимая, что сейчас передо мной разворачивается некая
политическая игра, смысла которой я пока не улавливаю. Впрочем,
менее значимой она от этого не становилась. И я старалась просто
запомнить все поточнее, чтобы потом, на досуге, разбираться в этом
крайне занимательном вопросе.
А вот Вессаэль для приветствия не подошел. Напротив, спокойно
дождался, пока морские подойдут к нему сами. И те сделали это, хотя
и с явной неохотой. Сначала сьеррину торжественно и с учетом
полного протокола поклонился высокий дан, затем подошел и тот, что
пониже. Надменными кивками они обменялись как равный с равным, но
без излишнего дружелюбия. Что ж, одна гипотеза о том, кто таков
этот павлин у меня появилась. Из только что сделанных наблюдений.
Интересно, угадаю или нет?
– Лаэд, – без особой теплоты сказал сьеррин, – разрешите
принести вам благодарность за помощь?
– Разумеется, нет. – Прозвучало в ответ не менее холодно. – Я
просто исполнил свой долг.
Несмотря на всю высокопарность этого диалога, было понятно –
морской говорит искренне и именно то, что думает. Он выполнил свой
долг, и никакие благодарности тут неуместны. Похоже, фраза о том,
что жизнь каждого данааэ священна и неприкосновенна – не просто
слова. Это, наверное, их основной закон. Конституция, так сказать.
И никакая личная неприязнь не имела к этому отношения, такие вещи
лежали, похоже, в совершенно другой плоскости. Подтверждением тому
стал спокойный кивок сьеррина, закрывшего тему.