— Вот уж ничем не могу помочь. Так или иначе, от меня вредности
не ждите. Хотя бы потому, что моему начальству этот пропавший
чемодан совсем не интересен.
— Ну-ну... — протянул Газин.
— Пока он не взорвался, конечно, — уточнил я на всякий
случай.
Из люка высунулся Мальцев.
— Командир, у нас все. Разрешите отпустить челнок за второй
партией. И давайте уже тронемся, а?
— Отпускай.
Полковник оглянулся на «сковородку», окинул взглядом плоскую,
как стол, ковыльную степь, почесал в затылке и уставился на
меня.
— А вы чего здесь?
— Вот... прилетел, — несколько растерянно доложил я.
— Давайте такой быстренько в машину, вы что, сейчас поедем,
только вас и ждем!
Да тьфу на тебя. Я забросил поклажу в люк и полез за ней
следом.
Нормальной спокойной жизни нам оставалось ровно три дня.
На «рабочей стене» в домике дипмиссии мы когда-то рисовали от
руки схему внутренних связей династии Ун. Раз за разом стирали
отдельные фрагменты и чертили опять, иногда с проклятьями
уничтожали весь свой труд подчистую и начинали заново. Я рисовал
здесь, Калугин — параллельно на такой же стене в Москве. И оператор
поста дальней связи бегал к начальнику штаба с жалобами, что
дипломаты бессовестно жрут казенные ресурсы, а у него канал не
резиновый. Приходил Мальцев, смотрел на стену, бормотал задумчиво:
«Какая интересная структура... Ну просто все через задницу. Но
глядите-ка, советник, если буквально через задницу — может и
сработать! Я бы не стал показывать это нашему командиру. Вдруг ему
понравится!» Немедленно появлялся Газин, вникал в схему и говорил:
«Экая порнография. А если все проще? Допустим, они все трахают друг
друга, папуасы такие? Хорошая, кстати, идея, надо взять на заметку,
а то управление совсем расслабилось!» Много позже я узнал, что
полковник обозвал нашу стену «стеной плача» и посоветовал оператору
поста ДС не выпендриваться, потому что тот — простой связист, и
хорошо ему, а мы — художники, и нам худо.
Теперь со стены прямо мне в глаза смотрела Унгали, черная на
черном. Единственная и неповторимая звездная принцесса едва заметно
улыбалась. Я с порога узнал эту улыбку, она была только для меня.
Вдруг защемило сердце.
Калугин наглухо закрасил стену, а потом чем-то острым процарапал
белые штрихи. Получилось сильно и убедительно.
— Это... когда? — спросил я вместо приветствия, не в силах
оторвать взгляд от стены.