Вот как сейчас.
— А пойдем на реку, — сказал я. — Если ты, конечно...
— Пойдем-пойдем, — легко согласился Калугин. — На реке здорово,
я там всегда сижу, когда надо собраться с мыслями. Ты не подумай,
что мне здесь не нравится. Я просто больше так не могу.
Я вздохнул — а то вдруг Костя решит, будто я ему не сочувствую,
— встал со стола, открыл платяной шкаф. Привычными,
отрепетированными движениями, словно и не уезжал, почти не
глядя.
Глядел я в основном на портрет Унгали. Оторваться невозможно, до
чего хорош.
До чего хороша.
Была бы она просто красивая — но, увы, все намного хуже.
— Ты сам подумай, кто сюда охотно едет, и почему, — брюзжал
Калугин у меня за спиной. — И какие резоны тут болтаться у
дипломата, которому надо расти.
Широкополая легкая шляпа лежала на месте, рядом — «мухобойка»,
крошечный отпугиватель насекомых. Очень важно, чтобы все было точно
там, до миллиметра, где ты оставил вещи, уезжая. Это у нас
ритуал.
— Ну, мы-то с тобой не за карьерой летели, — заметил я, вешая
пиджак на плечики и снимая галстук. — Давай совсем откровенно — мы
просто были рады приключению и считали, что нам очень повезло.
Напомнить, кто радовался больше всех?
— Приключение кончилось, тебе не кажется?
— Ну так оно должно было кончиться... И началась обычная
работа...
Я копался в шкафу, думая, что переодеться в камуфляж было бы
разумно, но сейчас каждая минута на счету — Калугин может остыть, а
ему хочется многое сказать мне, и надо ловить момент, пока напарник
готов откровенничать.
— Это не работа, а профанация. Топтание на месте. Тебе хорошо,
тебя хотя бы любят!
— Да кто меня любит, когда экспедиция поголовно уверена, будто я
стукач! Это с тобой все обнимаются!
— Я не про наших, — процедил Калугин.
— Хочешь сказать, тебя местные не любят?!
— Не так! — отрезал верный мой коллега.
Я высунулся из шкафа, уже в шляпе, с пристегнутой на воротник
«мухобойкой», и хотел поймать Костин бегающий взгляд — глаза у
напарника не на месте, он чувствует себя виноватым передо мной и
теперь старается переложить вину на людей и обстоятельства. Что
значит — не так его любят? А как его должны любить?.. Но Калугин
стоял у дверей, а со стены на меня смотрела Унгали.
Ничего кроме «вот такая хреновая у нас работа» в голову не
шло.
— Вот такая хреновая работа! — пробормотал я, уставившись на
портрет, словно загипнотизированный.