За дверью небольшой тамбур,
выделенный кирпичной стеной очень небрежной кладки с тремя проемами
без дверей. Из правого пробивался неяркий желтый свет, достаточный,
чтобы здесь было что-то видно. Оттуда же доносились голоса
нескольких человек. Тепло, но не уютно. Густой, влажный, пахнущий
прелым и плесенью дух, какой обычно бывает в необитаемых подвалах
домов. И еще воняло чем-то, похожим на давно нестиранные портянки с
нотками дыма дешевого табака. Человек еще раз огляделся и пошел в
правый проем, на свет и голоса. Зайдя в помещение, растерялся.
Никак не мог сориентироваться. Мерцающий свет свечей шел из левого
дальнего угла. А между ним и этим светом черные силуэты
нагромождения труб, задвижек, вентилей. И было не понятно, как
сквозь это продраться к свету. Ошибся отставной судья, Федор
Иванович, на счет «неурожайных» по воскресеньям дней у бомжей.
Похоже, местным обитателям сегодня что-то перепало на опохмелку
после вчерашнего.
- Че ты возишься! – послышался
громкий шепот из освещенного угла. – Быстрей! Сейчас вернется!
Звякнуло стекло. Забулькало из
бутылки.
- Э-э-э, ты себя не обделил?! -
возмущенно воскликнул другой голос, молодой, звонкий, как у
подростка.
- На, посмотри…! Ровно! – ответил ему
третий голос, басистый, уверенный. – Глаз – ватерпас!
- Хватит меряться! Сейчас вернется! –
опять раздался театральный шепот первого. – Давай уже!
Человек в куртке, наконец, немного
освоился и разобрался в переплетении труб. Оно оказалось не такое
уж хитрое. В большом помещении, где-то четыре на пять метров, с
бетонным полом и невысокими потолками, трубы громоздились только от
левой стены и до середины. Вдоль остальных стен свободно. Лишь в
нескольких местах, на высоте полуметра, в них попарно упирались
толстые трубы, через которые можно перешагнуть. Человек прошел
вдоль стены, перелезая через горячие трубы, повернул, еще раз
повернул и увидел источник света в углу. Две оплывшие свечи,
вставленные в баночки от детского питания, ярко горели на столе,
собранном из нескольких поставленных друг на друга деревянных
поддонов. Столешницей служил лист фанеры, на котором накрыта
нехитрая трапеза: бутылка водки ноль семь, в которой осталось на
донышке; открытая банка консервов с торчащей из нее ложкой; с
четверть буханки черного хлеба; дольки нарезанной луковицы;
надорванная пачка печенья и, неожиданно, целый крупный ананас с
воткнутым в него ножом. По центру шеренгой выстроились пять
граненых стаканчиков, в четыре из которых одинаково налито на
треть. К этим стаканчикам уже тянулись с разных сторон руки.
Заметив на стене движение тени вошедшего, руки замерли и резко
одернулись. «Ёп деть!» – раздалось зычное басом. Голос принадлежал
коренастому, плотному здоровяку с широким, чисто выбритым, мужицким
лицом. В синей расстегнутой олимпийке, под которой тельняшка, он
восседал во главе стола в прямоугольном низеньком кресле с
подлокотниками. Наверное, это и есть Петр Викторович по кличке
Кандагар, который здесь за старшего. «Булкин, бля! Ссысь, как
метеор! Не успел выскосить, и узе! В станы, сходил, сто ли?» -
радостно воскликнул совсем молоденький, не более двадцати,
тщедушный паренек. Он сильно шепелявил, особенно на звук «ч», так,
что получалось «с». Но и это «с-с-с» произносил глухо,
продолжительно, словно змея шипела, предупреждая о своем
присутствии. Рыжеватые, спутанные волосы. Лопоухий. Одутловатое
лицо с пухлыми щеками, отвисшей нижней губой и дебелым выражением.
Неровные, желтые зубы. Маленькие навыкате глазки. Однако, взгляд
пристальный, осмысленный, можно сказать, с хитрицой. Он сидел в
распахнутой желтой куртке на тахте вдоль стены по правую руку от
Кандагара. Рядом с ним, на той же тахте, откинулся спиной на стену
мужчина в очках. Короткая стрижка седых волос и правильные черты.
Его лицо можно было бы назвать интеллигентными, даже благородными,
если бы не нездоровая краснота щек и носа, уже бугристого, как у
пожилого, хотя на вид ему чуть более сорока. Одет в серый свитер с
узором ромбиками на груди. Напротив, на стуле, свесив голову,
ссутулился еще один в облезлой меховой шапке-ушанке с опущенными
«ушами». Недельная щетина. Худое, бледное с желтизной, изнуренное
лицо. Острый нос. Впалые, слезящиеся глаза, косящиеся на стаканы.
Длинный, выцветший, весь в пятнах, брезентовый плащ нараспашку, под
которым еще и куртка. Его заметно трясло. Но не той мелкой дрожью
от холода. А основательно, с размашистой амплитудой колебаний всего
тела, особенно рук.