- А-а-а! Это тот, кто весной курицу у
лотошника дернул, его через пять минут во дворе повязали, а он уже
почти всю сырую успел сожрать?
Кандагар ухмыльнулся. Остальные тоже
хохотнули.
- Ага, он! - со смехом подтвердил
парнишка. - С будунися на хавсик прорвало. Мало того, сто пиздюлей
полусил. Так есё три дня толськи в ментовке драил.
- Ну и че? – Кандагар опять сдвинул
брови и сурово посмотрел на гостя. - Пусть пиздует к нему. Здесь,
что забыл?
- Так Косака в сентябре заперли.
- Че, опять курицу спиздил?
- Не-е-е. Мокруху сьют.
- Нихуя себе! Мокруху…?
- Да! Ноздрю по пьяни присил. В
сквере, на Суворова. Косак просыпается на лавке. Рядом Ноздря с
проломанной баской. И сусяры, легавые, узе над дусой стоят. Косак
нихуя не помнит. Помнит, бухали. То ли втроем, то ли всетвером.
Куда остальные делись, не знает. Кто Ноздре серепуску раскроил,
понятия не имеет. Мозет – он. Мозет – есё кто. На него все и
повесили.
- Хрен с ним, с Кошаком. Этот здесь,
чего? – Кандагар еще сильнее сдвинул брови, подался вперед и сурово
пробасил, обращаясь к человеку в плаще. – Че те надо?
Человек в куртке занервничал, не
зная, что предпринять, как выкрутиться из этой ситуации.
- Кандагар, бестолку! - дебильный
парнишка, которого назвали Юзиком, толкнул ладонью вожака в плечо.
- Не ответит. Он кроме «баба сука» нисего говорить не мозет.
- Так это тот, который вешался, а
потом в дурке лежал?
- Да, он. Сесёшь, в подъезде дома,
где раньсе зил, хотел удавиться. Соседи заметили. Откасяли, вызвали
скорую. Оттуда в дурку определили. Он и до нее был с приветом. А
после вообсе ку-ку. Разговаривать разусился. Только мысит, да «баба
сука» мозет выговорить. Поэтому и кликуху ему поменяли.
- Действительно, придурок! Нашел, где
вешаться! – весело воскликнул мужик в спортивном костюме, которого
называли Булкин. – Надо было, где людей нет. Давно бы
отмучился.
- Юзик, че-то до хуя ты все знаешь! –
проворчал Кандагар. – Че не спроси… Убивать тя пора.
- Так работа такая! Все время на
людях. Мне про него Паса Скобарь рассказывал.
Человек в куртке, в котором все
признали бедолагу по прозвищу «Бабасук», с облегчением выдохнул.
Получалось, этот дебильный парнишка по имени Юзик никогда не видел
настоящего Аброскина Романа. Знал о нем от какого-то Паши Скобаря.
Ладно. Признать, признали, но прозвище, которым сейчас окрестили,
было неприятным, коробило. Можно бы и возмутиться, но тут вспомнил
напутствие отставного судьи, Федора Ивановича: «Там, куда
отправляешься, нет ни имен не фамилий. Не жди, что будут величать
по имени-отчеству. У всех клички, погоняла. Я так и не выяснил,
какая была у Аброськина. Но, запомни, какой тебя обзовут, с такой
тебе и жить дальше. Нравится или нет, прими, как есть. Забудь свое
прежнее имя, чтоб случайно не откликнуться! Даже в мыслях называй
себя новым». «Ладно, - подумал человек в куртке, - Бабасук, так
Бабасук. Пусть хоть горшком называют, лишь бы…»