– Но Ваше Величество…
– Довольно! – резко оборвал Романова
Император. – Вы хотели быть услышанным – я вас выслушал. А теперь
убирайтесь обратно в свою Сибирь – и не смейте казать оттуда носа,
пока я сам не призову вас в столицу! Все ясно?
– Ясно, Ваше Величество… – выдохнул
Светлейший князь.
– Что же касается безопасности
Цесаревича – если на миг предположить, что сей вопрос вас и впрямь
волнует, а я все же склонен видеть в своих подданных лучшее, даже в
таких, как вы – то не извольте переживать, – уже куда спокойнее
добавил Борис. – Я повторно устрою ревизию его охраны – хотя и не
вижу в сем мероприятии ни малейшей необходимости!
– Благодарю, мой Государь… Но в
Венецию…
– И в Венецию Цесаревич отправится не
ранее, чем я буду абсолютно уверен в его абсолютной
защищенности!
– Прошу прощения, может быть,
все-таки, отменить сию поездку… – начал было Романов.
– Более вас не задерживаю, – уже
вовсе не слушая, бросил ему Борис.
Покинув тронный зал, Светлейший
князь, не глядя по сторонам, прошел дворцовым коридором, с
абсолютно потерянным видом спустился по парадной лестнице, понуро
вышел на площадь, шагнул в услужливо открытый для него адъютантом
портал, и только здесь, в белом астральном тоннеле, позволил себе
наконец самодовольную улыбку. Неприятно, конечно, выставлять себя
идиотом, но главное, что разговор с Императором прошел как нельзя
лучше!
Что ж, теперь в разыгрываемой
Романовым партии следовало сделать следующий ход…
в которой надо мной кружит
голодная чайка
– Ух ты! Это мы где? – озираясь по
сторонам, с любопытством поинтересовалась Муравьева, последней
шагнув из портала.
– Похоже на Таврику, – не без
сомнений заметила в ответ Инна Змаевич.
– Таврику? – переспросил я. «Это
Крым, что ли?» – беззвучно уточнил у Фу.
«Так сии земли тоже
называют», – с готовностью подтвердил дух.
Мы стояли на относительно пологом,
поросшем вечнозелеными соснами и голым по зимней поре колючим
кустарником горном склоне – выше, саженях в пятидесяти,
превращавшемся в отвесные серые скалы. Под ногами у нас лежала
жухлая прошлогодняя трава, лишь в отдельных, наиболее тенистых
закоулках накрытая робкими снежными холмиками. Внизу, в тех же
пятидесяти саженях, за узкой полоской каменистого пляжа, по
которому, подозрительно поглядывая в нашу сторону, лениво гуляли
тощие чайки, чернело мрачное в своем могучем спокойствии, холодное
даже с виду море.