Аббатиса рассмеялась:
— Бедное заблудшее дитя, счастье совсем вскружило тебе голову.
Всевышний, дай мне сил вразумить это чадо, — в её голосе появились
стальные нотки. Она вдоволь натешилась с жертвой и перешла к сути:
— Девочка, тебя никто не спрашивает. Из-за твоей строптивости
монастырь утратит благосклонность короля, но это тебя, разумеется,
не волнует. Тебе безразлично, что твоя подруга станет носить
обноски и работать в огороде, не разгибая спины, как подобает
обычной послушнице. Но подумай о том, что жизнь твоих отца и матери
тоже в твоих руках – сейчас король милостив, но стоит тебе пойти
наперекор его воле, он не увидит больше причин оставлять в живых
твоих родителей, запятнавших себя изменой. Зачем они ему, когда он
может пожаловать ваши земли преданным людям?
— Мой отец не изменник! — почти выкрикнула Айри, не в силах
больше выносить эту бесконечную ложь. — Хольм всегда был вольным
княжеством. И никто не звал под наши стены лорда Лингрэма с его
армией.
— А вот об этом тебе лучше поговорить со своим будущим мужем.
Думаю, ему по силам научить тебя и здравомыслию, и покорности.
Ари без сил опустилась в кресло. Это было подло и низко, но что
еще можно было ожидать от аббатисы?
— Если же ты станешь противиться королевской милости, мы сошлём
тебя в самый бедный монастырь, дитя. Там не будет ни цветущего
сада, ни хорошей комнаты, никаких приличествующих воспитаннице
королевского приюта занятий — только тяжкий труд, скудная еда и
ежедневные молитвы. Ты не расположена ни к тому, ни к другому, ни к
третьему. Я бы сказала, что ты не выдержишь там и дня… Подумай,
стоит ли твоя строптивость жизни твоих родителей и унижения твоей
подруги. Твоя смерть тоже не станет для них облегчением.
Ари словно вновь оказалась в тёмной каморке в подвалах
осажденного замка. Когда ядра попадали в стены, над головой гулко
гудел свод, с него сыпались камешки и мелкая пыль. И она не
успевала стряхивать их с волос. Только тогда у неё был брат, её
Бастьен. Он утешал её, говорил, лихорадочно блестя глазами в
темноте: «Вот увидишь, мы их победим, папа у нас — настоящий воин».
А теперь она осталась совсем одна, ей никто не поможет, не соврёт,
что все наладится, не похитит из монастыря.
Она как во сне присела в реверансе перед аббатисой, как будто
чужим голосом произнесла: «Благодарю вас, матушка» и, не помня
себя, побежала по ступенькам, всё ниже и ниже, в глубины ада, куда
её толкнула набожная аббатиса.