Но постепенно я привык с воспоминаниями мириться, их, если
хотите, рационализировать. Это же так просто — вообрази, что всё
это с тобой было в действительности. Пускай не в этой жизни. Пускай
не взаправду. Птичьи стаи, стада зебр, пещеры летучих лис, людские
мегаполисы.
Причём мегаполисов становилось всё больше.
И с ними было справиться сложнее всего. Слишком много чужих
мыслей. Слишком много чуждых эмоций. Слишком привычный мир, в пику
экзотике живой природы, он был так похож на то, что я каждый день
видел вокруг, но был шире, неизмеримо шире и оттого только сильнее
приводил меня в ярость.
Постепенно эта эмоция вытеснила и страх, и восторг, и усталость.
Я не перестал бояться, восторгаться и терять силы при очередном
приступе, но всё это со временем ушло на второй план. Ярость стала
ключом к моим вспышкам. Мне нужно было на кого-то выплеснуть своё
неудовольствие, ведь я не просил этих воспоминаний, но как это
сделать под надзором воспитателей?
Бросишься на них — так тебя усыпят и весь сказ. Я всё-таки с
придурью, а не дурак подставляться. Вымещал свою ярость втихаря, на
неживых предметах и так, чтобы никто не заметил. А ещё я придумал,
как пореже попадать в лабиринт. Оказалось, что разочаровать
воспитателя в собственных талантах довольно просто — достаточно
пару раз замешкаться при прохождении, как на тебя уже смотрят косо
и урезают пайку, мол, что-то, парень, ты зажрался.
Да и чёрт бы с ней, никакой кролик не утолит ярость после
очередного приступа.
Некоторое время это помогало. Со временем меня вообще перестали
водить в лабиринт. Я вновь наслаждался тихими буднями простого
служаки, вновь стал на хорошем счету среди охранников, так что меня
даже начали брать на сопровождение во внешний периметр. Тоже
приятно — идёшь на поводке, слушаешь команду, втихаря цапнешь
соседа за бочину, спокойствие ночами обеспечено.
Но зря я радовался. Воспоминания вернулись, став при этом ярче,
отчётливее и реалистичнее. Теперь я видел по время приступов те же
улицы, по которым ходил в сопровождение, ту же заброшку, где мы
искали невесть чего. Только виделось мне в тех воспоминаниях то,
чего я не делал.
Особенно ярким было такое — будто иду я с воспитателем вдоль
периметра, а она вдруг возьми и достань из ранца болторез, да начни
в заборе дыру делать. И сама туда — шасть, я за ней — команда есть
команда.