Так и было задумано в тот день,
когда ты всё поняла.
Трясущаяся ладонь ещё комкает сырой
целлулоид рентгенограммы, а мысли бегут куда-то вдаль. Ты уже тогда
отчётливо видишь, чем это неминуемо закончится. Что бы ты отныне не
предпринимала, как бы не старалась мыслить позитивно или
действовать рационально, это теперь — навсегда с тобой.
Навсегда. Какое смешное слово.
Месяц, максимум полтора. Потом
начнут проявляться симптомы, которые в лабораторной раздевалке уже
не скроешь.
Как ни с чем не спутаешь и особый
аромат духов «Ландыш серебристый», уже едва заметно витающий в
воздухе. Как там на этикетке значилось? Благоухание цветов и
свежесть зелёного леса, в состав входят тона бергамота, сирени,
иланг-иланга и жасмина. Всё фигня. «Ландыш серебристый» был
разработкой Всесоюзного научно-исследовательского института
синтетических и натуральных душистых веществ, вот как раз
синтетический линалоол и выдавал контаминацию. Мимо лабораторных
«нюхачей» на входе не проскочишь уже спустя неделю.
Отбойтревоги,объектстабилизирован.Научнойгруппепродолжатьнаблюдениезаприборами,остальнымвольно.Насчёттрименяемдислокацию.Один.Два.Три.
Сколько раз ты это всё видела. Да
что там — лично принимала участие.
Человек перед тобой — больше не
человек, а объект для изучения. Двуногая личинка, неведома
зверушка, которую следует тотчас изловить и выпотрошить. Пусть
никого не вводят в заблуждение деланные слёзы и заломленные в
мольбе руки. Всякий лаборант, хотя бы раз бывавший в виварии, свою
науку знает точно. Это не люди. Это не слёзы. Это даже не руки и не
глаза. Всего-то удачная мимикрия того, что внутри.
Взвывает натужно сирена, и этот
кажущийся таким спокойным лабораторный мирок тут же взрывается
хаосом яростных воплей под лай механического голоса, раздающегося
из громкоговорителя.
«Контаминация! Контаминация!»
Инструкции на то и даются, чтобы
воспроизводить их механически, не рассуждая, не задумываясь.
Схватишь, бывало, аварийный
транквилайзер из контейнера со стены, и ну им размахивать во все
стороны, на резкое движение, вдогонку мелькнувшей тени. Белая ткань
халата окрашивается красным — это твои руки посечены осколками
разлетающихся от удара в бетон ампул с едкой дрянью. Только такая
их и берёт.
А нас нет. Ну, что значит «нет»,
пару недель в карантине под капельницей с антидотом, и возвращайся
спокойно к работе. А вот кому-то везёт меньше — синюшные лохмотья
неловко вываливаются из-под простыни, когда мимо тебя провозят
каталку с телом бывшего коллеги. Этого достали, несмотря на все
ампулы.