Не успели послать мальчишку, как послышался стук клюки: бабка
сама пожаловала в сад. Люди перед ней расступились, но матушка Зим
близко подходить не стала.
— Уходите все, быстро, — проскрипела она. — Вы что, не видите,
что вытащили?
— Утопленницу, — буркнул барон, остальные не посмели подать
голос.
— Кабы так! Вы колодезного духа вытащили. Ундину местную убили.
Теперь вся вода отравленная будет, пока проклятие кто-нибудь не
снимет.
Старик Бер вскинулся:
— Да она уже была того, мертвая. Не шевельнулась даже, пока я
этакую тяжесть нечеловеческую тянул!
— Зачем тянул-то, дурень, ежели понял, что не человека тащишь?!
— Матушка Зим сердилась не на шутку.
— А что мне, дохлятину в колодце оставлять?
Утопленница не согласилась с оскорбительным словом и
трепыхнулась. Поднялась на локтях, и я увидела ее лицо. Очень
похожее на то, какое я видела в зеркале в первые дни после того,
как очнулась в этом мире, но без ожогов. Вместо ожогов на красивом
лице существа, на обнаженных руках и плечах проступала серебристая
чешуя. По всему телу ундины пробегали какие-то голубые узоры,
словно письмена, после чего чешуя чернела и отваливалась. Красавица
за одну минуту превратилась в страшилище с вылезшими изо рта
клыками и выпученными, превратившимися в бельма глазами. Завоняло
тухлой рыбой.
Люди, завороженные зрелищем, оцепенели. Я даже дыхание затаила и
вцепилась в гардину покрепче. Да и матушка Зим словно онемела.
Мертвая ундина снова дернулась, да так мощно, что сшибла хвостом
и Бера, и барона. А последнего еще и хвостом огрела по голове, и
тот уже не трепыхался, в отличие от Бера, шустро, хотя и на
четвереньках, покидавшего клумбу с королевскими лилиями.
Народ отмер и с визгом и криками бросился врассыпную, но еще
один удар длинным хвостом сбил с ног половину из них. А потом… Я
глазам не поверила, когда хвост разделился, превратившись в
зазубренные щупальца, и они обвили ноги визжавшей баронессы и
гувернантки и дернули к мертвой ундине! Хотя какая уж тут
мертвая?
Подтянув верещавших дам к себе, ундина-упыриха схватила их за
унизанные перстнями руки и, склонив морду с оскаленной пастью,
обнюхала их пальцы, словно решала, которая из жертв вкуснее. Первой
кошмара не выдержала гувернантка — сомлела и осела наземь как куль
с мукой. А ее испуганная хозяйка удвоила и громкость голоса, и
рывки. Бесполезно.