Мерцал неярким синеватым светом
пятиламповый светильник под потолком, людские силуэты мутными
пятнами отражались в полированной столешнице. Александр говорил,
неспешно, четко, иногда умолкая, чтобы обдумать следующую фразу,
временами возвращаясь и раскрывая иную проблему с новой
стороны.
Беда военной медицины Империи, да
пожалуй, и всех стран этой вселенной, происходила из долгого мира и
относительного достатка. Девятнадцатый век стал эпохой непрерывной,
безжалостной схватки, то выпускающей из цепких лап страны и народы,
то снова затягивающей обратно. Финальным аккордом битвы, казавшейся
бесконечной, стала Мировая война 1870-х, подорвавшая могущество
Британии, возвысившая Североамериканскую Конфедерацию и
Объединенную Германию. Свирепая бойня, поправшая все законы,
человеческие и божеские, подвела великие державы к самому краю
бездны, показав воочию крах цивилизации и закат культуры. Узрев эту
тонкую грань, люди в ужасе отшатнулись, а индустриальная, тотальная
война ушла в прошлое, став темой героических эпосов, книг и
кинографических картин.
Практическим следствием этого
переворота для военной медицины стал длительный застой, медленное
развитие под сенью заветов легендарного Пирогова. Какие бы
конфликты не бушевали между большими игроками на мировой шахматной
доске, в них никогда не было столько раненых, с которыми не могли
бы справиться удобные, тщательно оборудованные операционные,
принимающие и своих, и вражеских бойцов.
В итоге, в августе уходящего года, на
тщательно взращенную, утонченную и хрупкую систему элитарной помощи
обрушилась всей чудовищной тушей грязная, кровавая, скрежещущая
шестеренками мясорубка индустриальной войны, войны беспощадной и
тотальной. Немногочисленные профессионалы, которые десятилетиями
постигали таинства исцеления раненых, в одночасье оказались
приставлены к настоящему конвейеру смерти, беспрерывно
забрасывающего их многими тысяч раненых и умирающих. Доведенная до
совершенства система девятнадцатого века столкнулась с отлаженной
военной машиной середины века двадцатого и сломалась.
Но подлинная трагедия заключалась в
том, что мало кто это понял.
- Берем простой пример, - рассказывал
хирург. – Так называемый «первичный шов», который накладывается на
рану. Раньше – все в порядке, больной под постоянным наблюдением и
уверенно идет к выздоровлению. Теперь, при диком завале всего
медперсонала, тот же первичный шов без плотного контроля через три
дня обычно дает нагноение, в лучшем случае успеваем снять швы,
чистим заново. Десять процентов гангрены считаются очень хорошим
показателем. Огромное количество инвалидов, негодных к службе,
причем необязательно ампутация - кистевые и суставные ограничения
подвижности – этого достаточно. В лучшем случае – нестроевая.
Результат – страшнее, чем ужасно, чуть ли не каждый второй раненый
выходит из госпиталя негодным к службе – это норма Мировой войны,
которую мы воспроизводим через восемьдесят лет.