- Нет. Всегда есть тот, кто один, на
самой вершине. Тот, кто принимает окончательные решения и служит
точкой балансировки всех властных групп.
Константин потер широкий лоб.
- Я знаю, что он где-то там… - глухо
сказал он. - Сидит в своей паутине, планирует и считает. Он –
олицетворение всей силы этих мерзавцев, их воплощенная воля. А я
даже не знаю, как он выглядит, сколько ему лет. Ничего. Вы могли
ненавидеть Гитлера, конкретного человека, у которого хотя бы есть…
было лицо.
Император вернулся к столу, присел и
сделал еще глоток чая.
- Я знаю, что должен его превзойти,
быть сильнее, мудрее, прозорливее. Но иногда кажется... –
Константин помолчал. – Кажется, что нельзя победить то, у чего нет
даже лица. Это не человек. Это тень, бесплотная и непобедимая.
- Мы победим, - уверенно произнес
Иван, держа чашку на весу. – Теперь мы безусловно победим. Да,
работы еще много, но военная промышленность крепнет день ото дня,
армия учится с каждым боем, пусть проигранным, но учится. Раньше мы
несли потери десять, а то и двадцать к одному, теперь же пять-семь
на одного вражеского солдата. И дальше будет только лучше. Мы
окрепнем и научимся.
- Видите ли, господин Терентьев, если
мы проиграем летнюю кампанию, крепнуть и учиться будет некому, -
внезапно, тяжело вымолвил император, и Терентьев едва не выронил
чашку.
- Мне так не кажется, - осторожно
заметил он, справившись с удивлением. – Даже если в этот раз нам не
улыбнется удача, у врагов все равно не хватит сил для большого
разгрома. Мы сделаем еще оружия, соберем новые, лучшие армии. Мы
сумели перевести войну в соревнование мобилизационных конвейеров, и
теперь обязательно разобьем их, пусть не сразу. Но побьем. Думаю,
будет еще много горестного, налеты на города, химические атаки, но
они уже проиграли. А еще можно будет организовать контригру на
флангах - десант на Сицилию, Реконкиста через Гибралтар...
Константин тяжело вздохнул, со
скорбью, словно огорчаясь неправильному ответу любимого ученика.
Терентьев сдвинул брови, но промолчал. Император вновь разлил чай
по чашкам.
- Иван, - произнес он. – Вы
по-прежнему мыслите категориями э-э-э… советского человека и
общества. К сорок первому году у вас за плечами почти что четверть
века очень тяжелых испытаний. Выросло два поколения, которые просто
не знали, что такое мирная, зажиточная жизнь. Для вас было
естественно, что… - монарх чуть прищурился, вспоминая. – «Покой нам
только снится». Понимаете? Поэтому нападение немцев стало еще одним
испытанием. Крайне тяжелым, но все-таки – очередным.