— Я прекрасно понимаю ваше желание, ваше высочество, но я никак
не могу понять, как этот шиповниковый сироп поможет вам избежать
цинги?
— Эм, — я посмотрел на него, почесал нос и вздохнул. Как же это
жутко неудобно, когда не можешь называть вещи своими словами. Но
тут уж ничего не поделаешь, и начни я втирать ему про витаминки, он
сочтет меня сумасшедшим. И хотя к юродивым в целом на Руси испокон
веков относились весьма неплохо, то вот подобные слухи про
императора, ну, или наследника, ни к чему хорошему обычно не
приводили. Придется вытаскивать старую байку, и, тщательно стряхнув
с нее пыль, поведать уже Блюментросту. — Когда я жил в Киле, у нас
был старик-лекарь, который однажды рассказывал, что в молодости был
отчаянным сорвиголовой, и решил посетить Америки, — начал я длинный
рассказ про то, как кильский старый врач спасся сам, и спас команду
корабля, на котором плыл, жуя сухой шиповник. И как потом ему
пришла в голову мысль, что лучше и проще сделать сироп, чем
давиться невкусным и дерущим глотку сухим шиповником.
Открыв глаза, я долго смотрел на подушку, и лишь спустя минуту
осознал, что именно я вижу.
— А-а-а, черт! — попытка соскочить с постели привела в тому, что
я запутался в одеяле и едва не свалился на пол. Лишь со второй
попытки мне удалось скатиться со своего ложа, вскочить на ноги, и
приложить руку к груди, ощущая, как под ладонью бьется сердце.
Дверь распахнулась и в комнату ввалился Федотов.
— Ваше высочество, что случилось? — он сжимал в руке обнаженную
шпагу, и осматривался по сторонам, ища взглядом потенциального
врага.
— Вот что случилось, — я ткнул пальцем в направлении подушки.
Федотов послушно перевел взгляд и начал кашлять, пытаясь
отвернуться. — Ты не заболел, часом, Василий?
— Нет-нет, ваше высочество, я просто... что-то в нос попало,
м-да, — он вытер выступившие слезы, и убрал шпагу в ножны, стараясь
лишний раз не смотреть в сторону подушки, чтобы снова ничего в нос
не попало. — Ваша Груша думает, что вы голодаете, ваше высочество,
раз пытается снабжать вас подобным.
— Бога ради, Федотов, убери отсюда эту гадость, — я скривился,
глядя, как он, уже не скрывая усмешки поднимает за хвост трупик
мыши, которую удавила Груша и притащила мне, положив прямиком на
подушку. — Так можно заикой остаться, — пожаловался я в пустоту
комнаты, размышляя над весьма важным вопросом, вставать или
завалиться в кровать, предварительно сбросив подушку, и попытаться
еще поспать.