Всю остальную площадь участка
занимал крааль, в котором содержались тяки[1]. Наряду со
скотоводством, весомый вклад в бюджет семьи вносила и охота.
Наличие дирижабля, пусть и не новейшей модели, позволяло добывать
уфаву — крупных ластоногих, обитающих на холодных побережьях
безлесных, насквозь продуваемых свирепыми ветрами северных
островов. Шкуры и жир уфаву ценились на материковых рынках. Шкуры
животных обрабатывались тут же, тут же тушилось и консервировалось
мясо тяков, в специализированных цехах на территории усадьбы.
Консервированное мясо тяков, жир уфаву и кожа — вот эти нехитрые
товары и позволяли держать на плаву утлое суденышко финансов
рода.
— Аккуратнее сгружайте, неумехи,-
беззлобно покрикивал старший механик Уоссва Пегий на двух одетых в
фиолетово-синие комбинезоны увальней из транспортной компании,
сгружавших баллоны с газом иланга, без которого ни один дирижабль
не поднимется к облакам.
Пегим Уоссву звали уже давно, хотя
родился он черноволосым. Причиной же возникновения прозвища явилось
то, что однажды он неравномерно и внезапно поседел. Теперь все
выглядит так, как будь то на его идеально-белую шевелюру, ляпнули
несколько пятен черной краски. Столь оригинальная расцветка
досталась ему после того, как изрядно наглотавшись вараги он,
очевидно пребывая в беспамятстве, забрел в Урочище Каменных
Хороводов — это место такое, нехорошее, над берегом моря, в двух
небольшим километрах от усадьбы. Там из огромных гладких серых
валунов, неизвестно кем и неизвестно когда, выложены круги, внутри
которых не растет трава и иногда по ночам загораются и пляшут
холодные нездешние огни. А если взглянуть на этот участок земли с
высоты птичьего полета, то отдельные валуны, канавки и окружности
складываются в какие-то затейливые геометрические фигуры, слишком
крупные, что бы быть распознанными непосредственно с
поверхности.
По словам Уоссвы, протрезвел он
мгновенно, когда из сгустившегося ночного воздуха, в нескольких
метрах от него, материализовался полупрозрачный дух-умойя[2] и,
раскрыв объятия, неспешно поплыл к нему, намереваясь, вероятно,
крепко обнять, как старого друга после долгой разлуки.
Как потом рассказывал наш
потерпевший, никогда в жизни, ни до, ни после, он не бегал так
быстро. И так долго. На территорию усадьбы он вполз, когда серый
рассвет уже предпринимал робкие попытки разогнать липкие клочья
ночного тумана. Обессилевший, грязный, и... пегий.