Хм… Очень любопытно. Надо будет
понаблюдать за этой дамой. Кстати…
— Эта Урсула — она кто? — спросил я у
Жака.
— Артефактор, — коротко ответил
он.
— Артефактор? — изобразил я
удивление. — В нашем захолустье? Кстати, на каком языке она
говорила?
— Она сама из Астландии, — сказал
Жак. — Осела в Абвиле полтора года назад. Ходят слухи, что она
повздорила с главой своей гильдии и решила перебраться в
Вестонию.
— Охотно верю, — хмыкнул я. —
Характер у этой тетки еще тот. А в нашей столице, я так понимаю,
она не осела из-за конкуренции. Вполне ожидаемо. Там уже наверняка
все поделено между местными мастерами. И Абвиль она выбрала только
потому, что здесь нет больше артефакторов.
— И никогда не было, — подтвердил
Жак.
И все равно странно. Но эти мысли я
оставил при себе. Тем более, что наша коляска как раз остановилась
возле дверей, над которыми висела вывеска с изображением скрещенных
топора и булавы. Если учесть, что такие вывески рисовались для
людей неграмотных, а значит, небогатых, я прибыл именно туда, куда
надо.
Эрувиль, столица Вестонии.
Особняк графа Генриха де Грамона.
— Что ж вполне ожидаемо! — фыркнул
Генрих де Грамон, небрежно бросив на стол только что прочитанное
письмо. Короткий возглас графа заставил всех сидящих за обеденным
столом женщин повернуть к нему головы.
— Что там, Анри? — поинтересовалась
сидящая рядом с супругом графиня Кэтрин де Грамон.
— Еще одно приглашение на бал? — с
надеждой в голосе пискнула Ивелин, младшая дочь графа. На ее щечках
выступил румянец, а в зеленых глазах промелькнули озорные искорки.
Она сейчас напомнила графу его сестру, герцогиню дю Белле в
молодости. Ту самую герцогиню, которую при дворе прозвали Каменной
леди. Скажи кому, что когда-то сестрица также, как юная белокурая
Ивелин сейчас, ждала каждого бала — никто бы не поверил.
— У тебя одни балы на уме, — фыркнула
Мариэль, старшая дочь графа. Эта была вылитой копией своей матери.
Она унаследовала от Кэтрин ее трезвый ум и склочный характер.
Сейчас она только входила в силу, тренируясь на сестре и на трех
своих кузинах, дочерях Фердинанда, казненного за измену королю.
Вспомнив о старшем брате, Генрих
немного повеселел. Его могут как угодно называть при дворе: и
братоубийцей, и предателем родной крови, и тем, кто «предал
единожды — обязательно предаст снова», но все эти злые языки, так
или иначе, ничего не добьются. Положение Генриха при дворе только
укреплялось.