Не скажу, что в тот решающий день я был спокоен собран и не
сомневался в своих поступках. Помню, подошел к отцу, пытаясь в
какой раз понять, каким образом молодой мужчина, воин, наемник
превратился в глубокого морщинистого беззубого старика. Он открыл
глаза и впервые за много дней узнал меня.
— Ник, сынок! Прости меня! — От его слов сжалось сердце, с горлу
подступил ком, а на глаза сами собой навернулись слезы. — Я
исправлюсь, обещаю тебе!
Исхудалая рука потянулась к моей голове, я хотел наклониться
поближе, подставив волосы под ласку, но его ладонь неожиданно
метнулась ниже, к шее, и схватила за золотой прямоугольник
амулета.
— Давай мы продадим его и купим лекарства! — Рука с медальоном
потянула на себя. Глаза отца лихорадочно бегали, а на лбу выступила
испарина от напряжения.
Я с силой вырвал медальон обратно и сделал несколько шагов
назад.
— Негодный мальчишка! Ненавижу тебя! — заходилось слюной то, что
некогда было моим отцом.
Вот после этого момента у меня не осталось никаких сомнений. Я
спрятал подаренный матерью медальон обратно под рубашку и выбежал
из комнаты, чтобы выполнить последние приготовления. Увы, мой отец
был мертв, жила лишь его оболочка.
Ночью вновь прибыл тот якобы доктор, в сопровождении другого
человека. Я вышел из дома, достал заведомо спрятанный в траве возле
входа деревянный брус и навесил на самодельные петли засова. После
этого осталось обойти весь дом, набрасывая бруски поменьше на
ставни окон. Верхние ставни были заколочены заведомо, еще два дня
назад. Через десяток минут дело было завершено. Из дома уже
доносились крики — платить отцу за новую дозу было нечем, а все
приличные вещи забрали мы с Мартой.
Недрогнувшими руками поджег пропитанную нефтью тряпку и в
последний раз оглядел наглухо заколоченный дом. В традициях
воинского сословия, к которому некогда принадлежал отец в старом
владении, было ритуальное огненное погребение на холме из тел
врагов. Надеюсь, он простит мне небольшое отступление от
канона.
Было горько сжигать наследие родных, но я не видел иного шанса
достойно завершить трагедию. В тот день я пообещал, что обязательно
восстановлю дом. Но вышло немного не по плану. Древнее здание,
оправдывая свою репутацию, не захотело гореть. Пламя, забравшееся
по тряпке внутрь, быстро погасло в заваленной тряпьем и бумагами
комнате, так и не выйдя из нее. От неудачи разум охватила
растерянность, потом — тоска и боль, а вслед за ними — гнев на
сволочей, с которыми мне так и не удалось поквитаться.