К концу монолога ротик Гарри открылся до идеальной формы «О»,
округлившись вместе с глазами, а руки дяди сдавили его до хруста в
ребрах, прижав к себе так, что и вздохнуть-то невмочь стало. Голос
его звучал, как у батюшки, узревшего перед собой сразу двадцать
заколоченных детских гробиков.
— Господи… он псих, что ли? Ребёнка-то зачем убивать??? Я думал,
он только родителей хотел прикончить, а Гарри ему просто под
горячую руку попал.
— Увы, нет, — сокрушенно возразила Птица Гамаюн. — Убийца
приходил именно за мальчиком, так как тот являлся Дитем
Пророчества. Как Мордред для короля Артура, как Младенец Божий для
Ирода, как Персей для Акрисия… Ну, в общем, стандартный случай
инфантофобии, широко отметившийся в мировой истории царств. Как
обычно и бывает, поводом к массовому инфантициду оказывается
пророчество в отношении некоего «божественного ребёнка», говорящее
об исходящей от него опасности для конкретного человека, страны или
мира в целом. За этим следует уничтожение всех детей,
соответствующих критериям предсказания, либо другие жестокости,
оправдываемые исходящей от этого ребёнка опасностью. Но как и
следует ожидать, эти жестокие меры не достигают своей цели — все
приговоренные дети тем или иным чудом выживают и приводят
пророчества в исполнение, прибив трусливого государя, отца, дядю
или дедушку. Ведь приказ отдает обычно неуверенный в себе
правитель, опасающийся конкуренции. Вот так и в случае с Гарри
Поттером, его рождение ознаменовалось падением Темного Властелина,
чье имя до сих пор находится под запретом, насколько я вижу…
— Ну и как? — настороженно спросил Вернон. — Исполнилось
пророчество?
— Отчасти — да, — задумчиво кивнула Гамаюн, глядя куда-то внутрь
себя. — Физическое тело уничтожено, а вот душа, увы, нет. Она
прикована к нескольким якорькам, так называемым Хранилищам
души.
Гарри жалобно хныкнул, крепче цепляясь за дядину шею.
— Мои мама и папа… погибли из-за меня?.. — осознав же это
полностью, он хлюпнул носом, зарылся лицом в дядину шею и гулко
загудел, отчаянно и громко, честно, как и всякий ребёнок, узнавший
страшную правду о себе. Вернон чисто машинально принялся укачивать
горюющего малыша, озабоченно пошлепывая по спинке.
— Ну-ка, тихо-тихо… — и глазами злобно зырк на Птицу — ах ты ж
зараза! Птица, к чести сказать, виновато съежилась на веточке,
тоскливо что-то забормотав. Вернон прислушался.