Судя по чувственным ноткам и брошенному мельком
взгляду на кровать — при этих словах Кирилл про поцелуй вспоминает. И этим
словно мне передаёт то самое воспоминание, отчего я невольно замираю, так и не
донеся до него свою руку с бинтом для перевязки.
— Зачем вообще тогда отвечать на мой вопрос, если не
договариваешь, — стараюсь звучать без возмущения, а с непониманием, потому что
помню тот его предостерегающий взгляд.
Хотя и злит собственная беспомощность ему
противостоять. Не меньше, чем долбанное волнение, вызванное всё ещё словно
витающим где-то тут между нами поцелуем. Я ведь и говорю неожиданно хрипловато.
Хорошо хоть, что Кирилл либо не замечает этого, либо
не придаёт значения.
— Потому что я решил, что если ты будешь знать, что
ничего ужасного от твоего отца мы не потребуем, то будешь разумнее и сможешь
переждать эти максимум пару дней без необходимости тебя сдерживать, — спокойно
отвечает он как об обыденной ситуации. — Сегодня вечером я обсужу со своим
отцом всё подробнее, но предварительно мы уже обговорили. Уже скоро ты будешь
дома.
Я не отвечаю. Представляю, каким ударом будет для
моего гордого отца идти конкурентам на какие-то уступки, да ещё те, которые ему
руки завяжут. Насколько бы безобидными жертвы ни были для нашего бизнеса, сам
факт того, что папа будет вынужден плясать под чью-то дудку, вымораживает. Даже
меня, а уж его, положившего жизнь на построение своей империи…
Кривлюсь — лучшего напоминания о том, насколько ужасен
человек, сидящий рядом со мной, и не придумаешь. Меня ведь чуть ли не
ненавистью обдаёт на этого властителя судеб. Папа честным трудом всё строил, а
этот явно привык ходить по головам.
— Может, ты всё-таки займёшься перевязкой? — как
назло, именно в этот момент всё так же ровно спрашивает меня Кирилл, обозначая
своё присутствие.
А ведь не только папа будет вынужден плясать под
дудку нехороших людей — я, получается, тоже. Ну и пусть раны, которые мне
придётся обработать, нанесены мной же, это пустяк, если вспомнить предысторию.