– А потом чего? На сеновал потянешь? – Сквозь смех произнёс
Следопыт.
– Чего? Зачем на сеновал-то тебя?
– Не посмотрю, ахах, что побратим, на сеновал оттащу...
Ахаха...
К смеху присоединился Мирко, затем и сам Таран громыхнул. От
нервов и пережитого смеялось легко, даже Я начал невольно
улыбаться.
– Таран, смотри, ожил наш хворый, да не оставит его Мать
земля!
Очнувшись от забвения, Я приподнял голову, оглядел ближников и
произнёс:
– Теперь Я знаю, почему это называют ʺСлезы Материʺ. Чтоб Я ещё
раз их принял, лучше сдохнуть.
– Живой, – выдохнул Таран, и меня тут же сжали стальные объятья
Стража, отстранившись, он освободил место для следующего. Затем
Следопыт ухватил моё предплечье. Лишь убийца, шмыгая
раскрасневшимся носом, кивнул головой и вышел вон.
Через некоторое время пришли остальные братья с созыва, хлопали
по плечу, жали руку, говорили тёплые и неискренние слова поддержки
и благодарности, некоторые делились трофеями. Выбитыми клыками,
когтями, насаженными на нитку глазами погонщиков. Какая дикость...
Хотя, так подумать, люд вымещал свой многолетний страх, обиду и
ненависть через такие вот трофеи, дескать, били деды, били мы и
дети наши бить будут. А оставь каждого одного, как вновь крадётся
липкий, холодный страх. Страх потухшего костра, одиночества, скрипа
деревьев в лесолесье...
Позже меня накормили, даже, Я бы сказал, покормили. В комнату
зашли двое. Дородная баба с разносом и весёлая девушка моих годов.
Девушка задорно улыбалась, зыркая глазами в мою сторону, вторая же
мостила на заваленную трофеями тумбу снедь.
– Ой, сколько у Вас всего, это вы их всех приговорили? –
кокетничая со мной, заговорила рыжеволосая.
– Нет, это братья с южного лагеря мне принесли, – тихо ответил
Я.
– А правда, говорят, Вы короля вбили?
– Да, одного.
– Ой как интересно-о-о. А расскажите про себя что-нибудь.
– Охолонись, Забава. Вой нежрамши три дня, а ты тут юбкой
крутишь перед ним. Головой думай, чего ему щас надобно, –
справедливо заметила женщина. – Давай, не стесняйся, меня Клавдией
нарекли, а эта вертихвостка щас тебя покормит. Ещё один вопрос
задашь, пока он не поест, пойдёшь в псарню с кухни.
Девушка побледнела, натужно улыбнулась и начала ложкой меня
потчевать.
– Тьфу, окаянные, таз не могли за собой убрать. Смердит пуще,
чем от дохлого иглобрюха. Забава, я второй раз повторять не буду! –
грозно ругнулась Клавдия и, покидав тряпки, подняла лохань с пола.
– Скоро обернусь.