Саломея приказала мне обсыхать и ушла за обедом. Вскоре меня накормили холодной, но вполне съедобной похлебкой с сухарями, напоили каким-то травяным отваром и занялись моими волосами. Их вычесывали, выстригали какие-то отдельные волосинки, вплетали в причудливую прическу. Потом Саломея растерла мою кожу ароматным маслом и одела меня в лиф и полупрозрачную юбку с монистом на бедре.
— На! — Она сунула мне еще один стакан с отваром. — Пей!
— Не хочу, — отказалась я, разглядывая свое откровенное одеяние в отражении мутного зеркала.
— А я тебя не спрашиваю! Тебя сегодня отдадут ликану. Если не хочешь принести от него, то пей!
— Это противозачаточное? — Я взглянула на мутный напиток.
— Не думала же ты, что у нас такой отвратительный чай!
Уперев руки в бока, Саломея проследила, чтобы я выпила эту гадость, а потом наказала ждать своего часа и ушла.
Расхаживая по маленькой комнатке, больше похожей на коморку, я заламывала пальцы и размышляла о том, получится ли сбежать сегодня? У границы Болот меня должен встретить человек, который отвезет меня так далеко отсюда, что Бальтазару и его сынку Идену десяти жизней не хватит отыскать меня. Остается лишь дождаться, пока мне дадут самую быструю лошадь и откроют ворота. А для этого надо улучить подходящий момент, иначе Бальтазар поймает меня, и тогда несдобровать всем заговорщикам!
Еще раз выпрямившись перед зеркалом, я поглубже вздохнула. Красивая, что уж греха таить! Шикарные темно-русые волосы, большие карие глаза в обрамлении густых ресниц, аккуратный носик, в меру пухлые губки. Длинная шея, изящная ключица, упругая грудь, тонкая талия, стройные ноги. Кэйя всегда знала, что я дорого стою. Когда наказывала, избегала порок, чтобы ненароком шрамов не оставить. А когда я стала подрастать, запретила мне общаться даже с мальчиками из соседнего пансионата.
— Готова?!
Скрипучая дверь отворилась, Саломея изломила бровь.
Разве можно подготовиться к тому, что тебе предстоит лишиться девственности в объятиях оборотня? Мне оставалось лишь надеяться, что он не так мерзок, как небезызвестный Иден Лаверстейн Айдж.
По всему особняку была слышна музыка, громкие голоса, смех. Туда-сюда сновали слуги и члены стаи, посмеивающиеся надо мной, когда Саломея вела меня к танцевальному залу.
Перед дверями мы остановились, и она опомнилась, что не обула меня.