Едва только войдя в большой светлый и просторный кабинет в
сопровождении рыцарей Ночи, я почти сразу же сообразила, к кому
меня привели. Потому что не сообразить было трудно, даже для меня,
плохо соображающей и, кажется, чуток контуженной. И хотя до этого
момента я никогда не встречалась с главой Академии, в ряды
студентов которой меня практически насильно запихнули, эта женщина
с бесчувственным голосом, властными повадками и
требовательно-внимательным взглядом сразу же давала понять, кто она
такая.
Но даже сквозь эти наслоения бездушия и угнетения не могли
скрыть её внешней красоты. Да, леди Элеонор была очень красива. Но
красива той холодной красотой, которая больше присуща древним
статуям. Выточенные из камня руками давно истлевших мастеров, они
навевают ассоциации с далекими, погребенными под песками времени,
эпохами, когда душевные муки гениев порождали великие произведения
искусства. Вызывая восхищение и вырывая завистливые вздохи, они,
застывшие, остаются тем, от чего невозможно отвести взгляд, но при
этом не являются тем, чем хотелось бы владеть. На них смотришь
редко, издалека, не имея возможности прикоснуться и зная, что,
скорее всего, ваша встреча – первая и последняя. В твоей жизни. А
она в своей видела таких, как ты, немало – они приходят, смотрят и
уходят, и так на протяжении веков, тысячелетий. Сменяются
поколения, люди убивают друг друга на войнах, земли меняют своих
владельцев, а она, каменная и на веки прекрасная, продолжает
стоять, величественно наблюдая за всем со своего постамента.
Не знаю, какой юбилей уже успела отметить леди Элеонор, у них
здесь вообще в порядке вещей жить по двести-триста лет и это
считается еще молодостью, но, судя по лицу, возраст директрисы
стартовал от сорока – и терялся в стратосфере.
Словно подслушав мои мысли, леди Элеонор медленно подняла руки и
сложила их перед собой, соединив кончики пальцев. Её светлые волосы
были гладко зачесаны назад, открывая вид на лебединую шею. На
тонкоскулом лице с острым волевым подбородком ярко выделялись
прозрачно-сиреневые глаза. Худощавое тело с узкими плечами и лишь с
едва различимым намеком на наличие груди было обтянуто платьем
глубоко винного цвета с глухим воротом и длинными рукавами,
достающими тонких запястий и обхватывающими их плотными
манжетами.