Бер безуспешно драл морду, скулил,
ныл, выл и пытался выразить свои недовольство и обиду на судьбу еще
массой разных способов, когда на пригорке из-за невысоких кустов
появилась знакомая рыжеволосая фигура. Ашаб махнул рукой, показывая
нам, чтобы мы оставались на месте, а затем поднес ладони ко рту.
Даже несмотря на довольно приличное расстояние, мне удалось
рассмотреть в его руках какое устройство, похожее то ли на дудку,
то ли на плевательную трубочку тропических индейцев. После
нескольких секунд манипуляций дудочка вспыхнула белым светом, на
мгновение зажглись странные узоры, высеченные по всей поверхности
этой причудливой цилиндрической штуковины – как только смог
разглядеть из такой дали? – а затем от ее кончика отделился
крохотный красный шарик, который, стремительно увеличиваясь в
размерах, помчался к все еще не пришедшему в себя местному
медведю.
У меня еще долго в ушах стоял тот
оглушительный рев, что исторгло из своей глотки животное, когда
огромный шар раскаленного пламени окутал его тушу, в течение
нескольких ударов сердца превратив огромного сильного зверя в
обгоревшее чучело, скрючившееся в остатках прелой листвы. Что
примечательно, быстро отгорев, магический огонь не затронул больше
практически ничего вокруг, кроме лишь тела животного, на которое и
был направлен этот сокрушительный удар, да небольшого участка
земли.
Должен признать, в тот момент я
искренне уверовал в нереальную мощь магического искусства. Правда,
несколько позднее, вслушиваясь в сетования Ашаба на фантастические
траты, которые, якобы, понесла наша троица из-за необходимости
применения артефакта такой мощи, несколько разочаровался – все же,
когда любое волшебство вплотную завязано на вполне себе
меркантильной стороне вопроса, всякое очарование магии
пропадает.
В самом деле, чем оно тогда
отличается от той же ядерной энергии, которая, вроде как, доступна
всем, но чтобы суметь ее использовать, необходимо ввалить такие
силы и средства, не говоря уже о высокой опасности, что проще
обойтись, порой, углем.
Пока товарищи ковырялись вокруг туши
почившего в бозе первобытного чудища, что-то отколупывая и вырезая,
Дюк кратко просветил меня о причинах столь пагубных для бера
перемен настроения. Все оказалось простым до банальности: дело в
том, что в этом лесу, как и во многих других, самых обычных и
привычных непосредственно мне лесах, активно осваивали подложку
такие обитатели, как грибы самых разных размеров и форм. Помимо
многочисленных съедобных представителей сего царства,
присутствовали, разумеется, и другие, «злые», «ядовитые»,
«вредные», как их именовал мой спутник. Если про вторые все было
понятно даже мне, то насчет оставшихся двух категорий стоит
упомянуть отдельно.