У створок стоял еще один охранник. При нашем приближении
напрягся, оружие стиснул покрепче.
Стоя в замкнутом пространстве и прислушиваясь к дыханию своих
сотоварищей и металлическому гудению спускающегося лифта, я поймал
себя на мысли, что мы вполне можем устроить бунт. Да, надзиратель и
охранники вооружены, но на нашей стороне существенный численный
перевес. Кандалы и наручники, конечно, сковывают движения, но при
умелом подходе все равно можно рассчитывать на успех.
Мысль возникла и тут же пропала. Ничего у нас не выйдет. Лифт
рано или поздно остановится и откроется, по ту сторону нас встретят
другие локсы. Заметив неладное, положат всех очередью из автомата и
не поморщатся. Если же нам и удастся отбиться в первом бою, то
потом нас зажмут со всех сторон. Да к тому же еще неизвестно,
поддержат ли меня остальные или предпочтут тянуть лямку
невольников?
Мы на вражеской земле, и бежать нам некуда. Все это прекрасно
понимают и рисковать вряд ли станут.
Лифт вздрогнул и остановился. Створки со скрежетом отворились,
на нас дохнуло прохладой и запахом озона. Похоже, здесь во всю мощь
работали кондиционеры и озонаторы.
У самого выхода нас встретил высокий долговязый тип в черном
мундире. С ним было еще четыре охранника, отличающихся от тех, что
сопровождали нас, разве что касками, которые у местных были без
черных забрал.
Долговязый на нас даже не посмотрел, будто мы были каким-то
скотом. Принял у надзирателя планшет, поковырялся в нем и
попрощался. И снова нас повели по лабиринтами коридоров. Мы
проходили один контрольный пункт за другим, где-то нас пропускали
через сканеры, где-то собирали образцы ДНК кожным скребком.
Измеряли биометрические данные, мерили вес и рост, задавали
несуразные вопросы. Потом сняли кандалы и наручники, загнали в душ
и выдали один кусок мыла на всех.
Но без присмотра нас, конечно же, оставлять никто не собирался.
У входа стояли два охранника и чутко следили за каждым нашим
движением.
– Как ты думаешь, для чего все эти проверки и тесты? – шепотом
спросил Нойс, двадцатипятилетний парень с чуть раскосыми карими
глазами и черными редкими усиками. Он служил в моем взводе до того,
как попасть в плен. Не то, чтобы мы сдружились – надзиратели
пресекали любые попытки завязать с кем-то дружбу, – но иногда
перекидывались фразами. Это была первая удавшаяся попытка разговора
с тех пор, как нас привезли сюда. А прошло ведь не меньше двух
часов.