—
Оставаться среди холмов опасно, дорогая Эсфирь. — Каладиум выдыхал
горячий воздух. — Услышьте же меня! Удача благоволит вам. Но долго
ли то продлится? Везение есть сгнившая лестница во мраке. Один
неверный шаг — и падение чревато прощанием с жизнью. Дважды, а то и
трижды, вы вырвались из лап смерти. Мы вызволили вас из-под
завалов. Что до Аспарагуса…
— С ним мне
помог Олеандр, — вымолвила Эсфирь. — Рубин поведал, что
Аспарагус…
— Ха! —
Губы Каладиума вновь скривились в деланной улыбке. Он вздохнул так,
словно был разочарован до глубины души. — Не послужи я нашему
дражайшему наследнику подспорьем в нелепой лжи, что вы улетели,
Аспарагус вовек не оставил бы вас в покое, поверьте.
Хватит!
Надоело! Разум Эсфирь помутился. Чары очарования откликнулись на
немой призыв. И её окаймило белесое свечение. Она схватила
Каладиума за ворот рубахи и притянула к себе. Его брови поползли на
лоб. Он перехватил её руки и оскалился. Она разомкнула губы,
поцеловала его — и мир перед глазами взорвался красками. Дурманящий
запах дриада очаровывал, заигрывал, порождая в уме жажду вкусить
больше.
Каладиум
прижал её к груди. Дозволил впитать жар плоти. По-хозяйски
скользнул ладонью по спине. И перышки на её крыльях встрепенулись,
разбрызгивая влагу. В глубине души Эсфирь понимала — что-то
нехорошее происходит с телом. Но клокочущие внутри страсти на корню
обрубили путные мысли. С неохотой оторвавшись от податливых губ,
она снова к ним прильнула.
Правда, со
странным чувством — хотелось ощутить их сладость, но при этом еще и
разодрать до мяса.
А ливень
между тем усиливался, превращал землю в грязевую трясину. Дождевая
пелена застилала всё вокруг. Даже свет цветов на курганах — и тот
едва сквозь нее пробивался.
Эсфирь
отстранилась от Каладиума и замерзшей рукой смахнула с его скул
холодные капли.
— Неплохо,
— отчеканил он с мальчишеской, почти озорной ухмылкой.
— Обидно,
знаешь ли, — проговорила Эсфирь. — Неплохо? Мне казалось, я хорошо
целуюсь.
Она
сморгнула дождевые капли и погасила чары.
— О, я
вовсе не преуменьшаю…
Он осёкся.
Туман в его глазах развеялся. Лицо перекрыла маска ледяного
равнодушия.
В воздухе
повисло напряжение. Казалось, еще чуть-чуть — и он взорвется
фонтаном искр.
Каладиум
следил за Эсфирь из-под опущенных ресниц. И под его взглядом каждая
мысль в ее сознании истончалась и лопалась, как передутый пузырь.
Она отвела взор и увидела кинжал, который он до сих пор сжимал в
руке. Из размытой позолоты клинка на нее глядели два глаза: левый
залился белым, правый — черным. С уголка губ бежала дорожка
смоляной слюны. А виски и щеки, угадывавшиеся за опавшими под
дождем кудрями, изрисовали вздувшиеся вены.