На миг в
уши будто затычки вставили. Он не слышал ничего, кроме стука
растревоженного сердца. Теперь время не подгоняло. Теперь он
оглядывал её заострённые коготки, плетеные из серебряных нитей
браслеты, украшенные белым пером и лоскутом кожи. Оглядывал, и
разум наводняли вопросы.
Что за
девчонка? Мастерица нести околесицу!
Дышала
Эсфирь ровно. Серьезные увечья плоть не оскверняли. Но сколько бы
Олеандр ни тряс её, сколько бы ни подносил к лицу тряпицы,
смоченные едко-пахнущими травами, она и пером не вела.
Возможно
ли, что где-то он недоглядел? Возможно ли, что хин задел Эсфирь и
выхлебал чары? Не все, ясное дело, остаток она растратила на
вспышку, ту самую, после которой сознание
потеряла.
В таком
случае обморок — закономерный исход, не досадное
совпадение.
Известная
истина: лишенные колдовства существа засыпают до тех пор, пока оно
не восполнится.
Наверняка так оно и есть, — решил Олеандр. И едва уселся поудобнее, как
провалился в сон.
***
Проснулся с
острым желанием умереть. Сон в позе зародыша не пошёл на пользу.
Спину ломило, а вдобавок скрючило — казалось, ходить ему теперь всю
жизнь, склоненным к земле. В восемнадцать-то лет от роду.
Прелестно, что тут скажешь. Посох, что ли, пора
мастерить?
Как назло,
под рукой не очутилось и кувшина с водой. Хотя ничего такого здесь
и быть не могло, потому что Эсфирь он притащил в необжитую хижину,
куда ему только предстояло переселиться.
Согласно
традиции клана, каждый двадцатилетний дриад покидал отчий дом. К
заветному дню он сооружал и обустраивал логово, символизирующее его
расцвет, вступление во взрослую жизнь. Дом, где он будет хозяином и
положит начало семейному быту, куда приведет супругу.
Олеандр
задумался о возведении хижины раньше сверстников, еще будучи
подростком. Ровесники зазря трепали языками, в то время как он
усердно трудился. Много воды с тех пор утекло. Тогда он стирал руки
в кровь, словно с кожей сдирались из памяти гнетущие воспоминания.
Потел от рассвета до заката, делал что угодно — лишь бы не думать,
не вспоминать о смерти матери. Ему и тринадцать не стукнуло, когда
она свела счеты с жизнью.
Тогда он
потерял разом двоих: мать погибла, а его названный брат, океанид,
покинул Барклей. Глэндауэр — так его звали — очутился в их семье по
настоянию своего деда, былого владыки
Танглей.