Пахло
пряно-сладкими благовониями. Облака пыльцы кружили в нашептанных
ветрами танцах.
Тут Олеандр
родился. Пустил корни и расцвел, как выразились бы дриады.
И отсюда, не уродись он сыном Антуриума, владыки клана, с радостью
сбежал бы. Неважно куда, лишь бы тишина густела
непробиваемая.
Серьезно!
Иногда ему казалось — природа что-то напутала и породила его в
Барклей по ошибке. Он не терпел шумихи. Ненавидел пустословие и
сплетни, которые множились здесь резвее, чем пыль. Он отстранялся
от дриад тем пуще, чем старше становился. Рос очень
одиноким.
И хорошо,
что рос в период правления отца, а не деда — Эониума, чаще
нарекаемого Стальным Шипом.
Дриады до
сих пор поминали Эониума с содроганием. Он вошёл в историю клана,
залитый кровью, потонувший в отрубленных головах. Ярый блюститель
строжайших порядков и устоев. Жестокий до умопомрачения, но честный
перед собой и преданный клану. Он намертво впечатался в память
своих подданных.
Дарованное
ему прозвище как нельзя лучше отражало его сущность. Хранителей
леса — воинов, служивших ему верой и правдой — нарекали либо просто
Стальными, либо Стальными Шипами. А период его затяжной тирании
назвали Эпохой Стальных Шипов.
Страшное
тогда царило время. Суровое и беспощадное. Слишком открыто
оденешься — изобьют на глазах у собратьев. Ненароком к чужой
супруге прикоснёшься — руку отрубят или что пониже. Своеволие
проявишь, без спросу мнение выскажешь — лишишься языка.
Дриады
лишний раз моргнуть боялись. Ведь кара за прегрешения нередко
сопрягалась и с погибелью. Об одном молились провинившиеся — чтобы
посыльный не вручил им алый, словно пропитанный кровью, лист
аурелиуса. Такие послания называли судными листами. Или
приглашениями на казнь.
Нетрудно
догадаться, какая участь ожидала дриад, получивших
аурелиус.
К счастью,
властвование Стального Шипа кануло в небытие. Перехватив бразды
правления, отец Олеандра принялся выкорчевывать нелепые законы. И
был прав. На свалке им самое место.
Олеандр до
того глубоко увяз в размышлениях, что не сразу понял, как уткнулся
носом в нужную дверь. Хин вытряс из него только силы и чуток чар.
Ключ остался в кармане. И скоро провернулся в замке.
Хижина
встретила тишью и застоявшимся теплом. Ложе Олеандр в свое время
сюда притащил добротное. Лежал на нём не матрас, а перина, которая
обволакивала, обтекала спящего. Пылинки взвились и затанцевали в
воздухе, когда Олеандр повалил Эсфирь на кровать, а сам забрался в
кресло напротив.