Пошатнула
двумя словами:
— Может,
вырожденец?
Может…
Два Творца
корпели над миром, населяя его существами. Первый — Тофос. Его
подданные, к примеру, дриады. Второй — Умбра. Он слепил и наделил
чарами, к примеру, фениксов. Бродили по земле гибриды — двукровные,
зачатые в безвредном союзе. Им даровали жизни создания, пустившие
корни от одного Творца.
Бродили по
земле и вырожденцы, зачатые в союзе вредном.
Двукровные-одарённые. Несущие чары двух Богов.
Как
рассказывал Олеандру отец, вырожденцы часто погибали, толком света
белого не узрев, реже — во чреве матери. А ежели они выживали, удел
их подстерегал скверный — принять смерть от рук тех, кто их
породил.
Зелен лист,
не всегда. В ином случае выродков не существовало бы. Да и проблем
с ними тоже.
Они
отражали две чистые силы, их хитросплетения. Жаль, цену за мощь
платили высокую. Чем старше становился вырожденец, тем свирепее в
нём разгоралась борьба сущностей.
Силы Тофоса
давили силы Умбры, силы Умбры давили силы Тофоса. Клинки их
противостояний иссекали сознания выродков. Испещряли их разумы в
пыль удар за ударом и подталкивали к падению на дно безумия.
Растерзанные и изломанные, к двадцати, может, к двадцати пяти годам
они превращались едва ли не в хищников, уже не способных отличить
друга от врага.
В идеальные
орудия убийства, которым, как показал печальный опыт, никто не
ровня.
Свихнувшемуся вырожденцу не нужны подоплёки, чтобы
отнять чужую жизнь.
А лимнады,
соседи дриад, недавно прислали письмо в Барклей — сообщили, что
лицезрели ламию-граяду. Граяду!
Перед
внутренним оком Олеандра с кристальной ясностью развернулась
картина, как Спирея выгибается, пронзённая грозовой стрелой. Как её
охватывает пламя, изжигая крики и мольбы. И он прильнул к стволу;
разум отказывался принимать воображенное за правду.
—
Боги!
Поход в
лекарни вымел из тела крупицы сил, которые питали тело. Чтобы
сдвинуться с места, казалось, потребовалась вечность. Но потом
Олеандр ускорил шаг, раскачивая подвесной мост.
К родной
хижине он ступал уже твёрдо.
Их с отцом
обитель занимала два яруса: второй и третий. Она овивала дерево,
пронзенная стволом и увенчанная толстым и распластанным, словно
разомлевшим от жары, рыжим бутоном. Он красовался на ветвях. Но
раскрываясь поутру, затмевал их, ощериваясь тычинками.