В Эпоху
Стальных Шипов провинившиеся сначала об аурелиусы обжигались, а
затем уж голов лишались.
— Пф-ф, —
Олеандр собрался с духом и осторожно развернул послания.
Почерк у
покусителя был недурственный — равняться можно. Не столь изящный,
сколь у океанид, но тоже ладный.
«Мудрецы толкуют, ежели жить по убеждения «око за
око», мир ослепнет. Вздор! По моему разумению, слова эти,
воплощаясь, рождают справедливость, коя разливается
рекой.
А. —
правитель клана дриад».
Вот и всё,
что он удосужился написать. Чёрные слова отчетливо выделялись на
алой бумаге. Правда, на одной слегка расплылись, словно рыдая —
томление в бутылке не пошло им на пользу.
Проклятие!
Олеандр откинул аурелиусы, и они, покачнувшись, соскользнули с ложа
и ниспали на ковер.
Око за око.
Справедливость. Письма пованивали местью, намекая, что он и Спирея
за что-то поплатились. Но в чем они провинились, Боги? Перед кем? А
главное, ужель кара их настигла за схожее деяние?
Неспроста
ведь судные листы — близнецы!
— Это намёк
на отца? — Взор так и падал на треклятые подписи, и Олеандр смежил
веки. — На кой это ничтожество владыкой-то подписалось? Это ведь
дриад, верно? Возможно, Стальной. Во-первых: аурелиусы. Во-вторых:
он неплохо меня знает, потому как…
— Нектар —
ведаю, — докончил Аспарагус. — Нектар из ягод тиалия. Отец ваш его
не вкушает. И все же я посоветовал бы вам не торопиться с выводами.
Прошу, дозвольте мне выяснить…
— Ну уж
нет! — Олеандр в сердцах долбанул кулаком по ложу. — Я из-под земли
этого гада достану!
— Скорее
уж, себя закопаете, — бросил архихранитель. — Будьте любезны, не
вмешивайтесь.
— Не
указывай мне!
—
Самодовольный юнец! — рявкнул Аспарагус, вскочив и напоминая змею
перед броском даже больше, чем Рубин. — Полагаете, я с вами шутки
шучу?! Ваш отец поручил мне заботу о вас, а вы!..
— Почему ты
смолчал о судном листе?! — не остался в долгу Олеандр. — Сокрыть
чёрное дело решил?!
—
Боги!
На миг
архихранитель скрылся за стволом древа, пронзавшим пол и потолок
комнаты, а возвратился в сопровождении. Двухъярусный столик на
колесиках, подогнанный его пинком, прикатился и уперся в ложе. Тут
покоились и жевательные корешки, и три вида салатов, приправленных
маслом, и засахаренные ломтики плодов — красивые такие, залитые
сиропом, чуть ли не мозаикой выложенные на блюдце.