Все вокруг
гудело, дребезжало и громыхало. Два трехнутых полудурка не иначе
как явили земле конец света. Пыль и песок поднялись столь плотно,
что о сносной видимости не шло и речи. Свечения было слишком много,
оно ослепляло. В один миг Олеандру показалось, что ноги несут его
на солнце. В другой — он отпрыгнул от зигзагов, извергавших
грозовые разряды.
Близость
электричества пронеслась по телу колючими покалываниями.
—
Идиоты-идиоты-идиоты! — прокричал Олеандр, когда над головой
пролетел грузный булыжник, гораздый вышибить из тела кости. — Вы
хоть смотрите, куда швыряетесь!
Ответом
сделался глухой удар каменюки по стволу. Дерево с грохотом рухнуло,
взвевая новые тучи песка. Не выдержало тяги. Вприскочку покатилось
по склону. Олеандр в кувырке ушел от мчащегося ствола. Не
рассчитал. Ветви стеганули по плечам, хватанули затылок. Не обращая
внимания на раны, он рывком вскочил на ноги и почувствовал запах
гари.
Лес горел.
Оттуда стаями вылетали горланящие птицы, прорывавшиеся через клубы
черного дыма.
— Сапфир! —
Олеандр осматривал небо и почву, пытаясь найти двух безумцев,
убедиться, что они живы. — Ну ты и придурок, Сапфир, чтоб тебя!..
Ради Умбр… ради Тофоса, Сапфир, где ты?!
Никакого
отклика не последовало. Только звон разлетавшихся камней да стоны
израненных деревьев.
У Олеандра
возникло чувство, будто он вот-вот подавится сердцем,
заколотившимся у горла. Ворох оглушающих звуков не дозволял
сосредоточиться и прочувствовать сеть корней под землей. Пыль
мешала увидеть деревья. А выплеск чар сопрягался с риском
растратить их попусту.
— Потеряла
меня, милашка? — Олеандр вздрогнул. Голос, который он услыхал
сквозь дымную взвесь, звучал ближе, чем хотелось бы. — Может, ты
будешь вкуснее, чем тот другой дриад. На вид такой
сладенький.
Он замер,
осмысливая услышанное. А потом в голове укоренилось постижение: две
вырожденки — две бездушные озверелые твари — растерзали кого-то из
дриад на куски и оставили гнить.
Всё обрело
смысл. И застоявшееся зеленое свечение в лесу, и глухая тишина
говорили, что неподалеку лежит мертвое тело мученика, испускавшее
чары. Словно в подтверждение к сапогам Олеандра прикатился мешок.
Из прорехи в нём вывалилась рука — смуглая, покрытая обугленной
листвой и запекшейся кровью. На кисти отпечатались следы укусов,
ближе к плечу плоть изодрали до кости.