Но Роберт мужчина умный и проницательный. Он порывисто притягивает
меня и обнимает, говоря так, чтобы слышно было только мне.
— Я так надеялся, что этот упрямый баран одумается и вернет тебя, моя
маленькая Вероника. Как же наша принцесса без мамы? Идиот, бестолковый идиот.
Ну ничего, главное, ты здесь, и у ребенка будет мама.
— Няня… — шепчу, глотая слезы, — он взял меня на работу…
— Упертый идиот, — повторяет Робби и гладит меня по голове как
маленькую. — Ничего, перемелется, мука будет. Он мне в последнее время вулкан потухший
напоминает. Но вроде как потух, а оно ж дымится над головушкой, дымится.
Значит, бурлит внутри лава, и как прорвет однажды, не будешь знать, куда
спрятаться!
Вот откуда он такие слова находит, что слезы сами собой высыхают?
Робби поднимает меня за подбородок и начинает тихонько петь:
А не спеши ты нас хоронить,
А у нас еще здесь дела…
Прижимаюсь лбом к его лбу и подпеваю, шмыгая носом:
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить*
Мы оба смеемся, и оба сквозь слезы. Робби взъерошивает мне макушку и
подмигивает:
— Ну что, для кормящих мам у нас отдельное меню! Садись, уже все
готово.
Я удивленно смотрю на него:
— Какое меню?
Робби выставляет на стол красиво порезанную вареную грудку, тушенные
овощи и нежирный сыр с сухариками. Наливает в высокий стакан компот из
сухофруктов, еда так вкусно пахнет, что у меня даже голова кружится.
Растерянно разглядываю стол.
— Тимур говорит, надо обсудить с врачом… — но Робби меня перебивает:
— Все уже есть, Ника, вон у меня целая тетрадка исписана этими
докториными рекомендациями. Я тебя каждый день жду, душа моя, все глаза
проглядел, — а потом заговорщицки снижает голос: — Ждал он тебя, Ника, вот хоть
режь меня на кусочки, ждал. И готовился.
Сажусь за стол и закрываю лицо руками. Что же за человек такой
непонятный этот Тимур, а Робби как будто мысли мои читает. Снова шепчет,
наклоняясь к уху:
— Говорил я тебе, он не то, что пропащий. Просто как будто бродит в
потемках, на преграды натыкается и бьется каждый раз больно. А ты у него как
лучик света, — он снова оглядывается и продолжает доверительно: — Его совсем
эти потери подкосили, ты ешь, ешь, не отвлекайся.
— Какие потери? — жую, мне так вкусно, что я сейчас Робби съем.
— Да директор детдома, где Тим наш вырос, умерла. А еще девочка эта
детдомовская, к которой Тимур был очень привязан, Доминика, тоже. Он, кажется,
опекуном хотел стать, но не вышло.