Причер знал таких военных и любил их всем сердцем. Матерые
дядьки, видевшие множество смертей, умели каждый отпущенный им день
проживать со вкусом, словно он единственный. Пусть это будет не
День Благодарения, а всего лишь «парково-хозяйственный день»...
Вспомнилось, как на приснопамятных Черных Болотах молодой Кэссиди,
тогда еще лейтенант, стоял (лежал, если честно) дежурным по парку
техники – а мимо его палатки уж больно лихо, с понтом он тоже
боевая машина, пронесся малый саперный тягач. Кэссиди одним прыжком
оказался на улице, заорал своему механику: «Заводи! Покажем этой
мандавохе, как надо ездить!», - и парк добрый час оставался без
присмотра, зато саперы потом по собственной инициативе бутылку
принесли.
Ну не могли такие люди, хоть ты тресни, столь легко и
непринужденно рыть себе яму! Настолько презирать союзников, чтобы
не договориться с ними об огневом взаимодействии! Загадочным
образом промотать громадный запас реактивного топлива, и потом
уродовать стрелков на периметре! В последнюю секунду увернувшись от
верной гибели, едва отдышавшись, не помолившись, устроить грызню
вокруг раздавленного джипа! И клыками волчьими, когтями тигриными
держаться за Кляксу. Прозакладывать души и головы идолу бессмертия.
Даже не реального, а пока что совершенно мифического! Тут нужен был
серьезный мотив, и Причер, как мог, пытался уяснить, в чем же он
состоит.
Увы, на данный момент самой мощной и относительно логичной
выглядела мотивация человека, назвавшегося Харитоновым. То ли
вконец запутавшегося, то ли слегка ненормального. Русского
ортодокса, поимевшего наглость за каким-то совершенно непонятным
хреном припереться в мультикатолический храм и обдать помоями ни в
чем не повинного священника. Но это хамло - скорее всего, больное
на голову, - хотя бы имело в оправдание своего отступничества некую
богоборческую теорию («Потому и имело, что больное!», - подумалось
капеллану). А что же у других? Так, мелкие страстишки. За которые
настоящие люди и офицеры на верную смерть не пойдут.
Или пойдут?!
При таком раскладе даже господин полковник с его пакетом акций
за пазухой и твердым материальным интересом гробить подчиненных
выглядел в глазах капеллана более-менее ничего. Во всяком случае -
понятно. Он хотя бы за деньги.
«А может, именно ты, Причер, главный дурак во всей этой истории?
Превратился за пять лет священничества в благодушного
добрячка-идеалиста. Так долбился об пол лбом, что вбил себе в
голову, будто плохих людей нет. А зло вовсю подтачивало души. И
даже явилось лично, в концентрированном виде, приняв облик хриплого
мичмана. Отодрало тебя, прямо скажем, как конный варвар пешую
монашку. А ты, паладин фигов, рыцарь-храмовник кастрированный,
только зубы стиснул! Слышь, капитан, не пора ли активно
воспротивиться злу?»