- Мало выпил! - заорал следующий. -
Надо было выпить еще три раза по столько, тогда и боли не
почувствовал бы, и в себя пришел уже после смерти!
- Смотри, смотри! - выкрикнул третий.
- Твой противник уже дрожит от страха!
Хохот прокатился по склону холма,
серокожий принял усмешки на собственный счет и, издав приглушенное
рычанье, двинулся вперед. В мгновение он обратился в кровожадного
зверя. Дубина на его плече и в предыдущих схватках была всего лишь
деревянным дополнением к ужасному облику. Он сам становился
дубиной, живой смертью, жалом, оскаленной пастью, когда разил без
пощады соперников на серых плитах чужого города, и вновь обратился
в дикого зверя от криков толпы. Там, на далеком юго-западе, где
сохранился обычай пожирать сердце убитого врага, он без сомнения
мог бы превратиться в одного из лучших воинов огромного племени. Не
получилось, потому что лет пятнадцать назад на одинокий степной
шатер налетела конница разбойников без роду и племени, посекла в
труху взрослых, а крепкозубого малыша спеленала по рукам и ногам,
чтобы в одну из вылазок к морскому берегу продать работорговцам.
Конница серых вскоре настигла наглецов, распяла их на сухой траве и
испекла заживо, запустив в их сторону степной пожар. Вот только
ребенка не успели спасти. Предприимчивый сайд знал свое дело, он
мгновенно приказал поднимать якоря и ставить парус, и скоро
несговорчивый, умеющий только рычать малыш-степняк оказался на
невольничьем рынке Скира, а затем и в стойле дома Рейду.
Там из серокожего постепенно и
сделали зверя. Страшного зверя, остановить которого сумели бы в
одиночку не более десяти лучших воинов Скира. Еще неизвестно, кто
бы победил, сразись Салис со знаменитым горцем Хееном, рабом дома
Креча, которого Седд приберегал именно к этому неудавшемуся для
него празднику, за что и спустил шкуру со старого Зиди. Можно
предугадывать победу одного из двух воинов, но когда сражается
зверь, тут приходится, кроме умения, призывать еще и удачу, а она -
птица изменчивая. Вряд ли присядет на дрожащее от выпитого плечо.
Тут и стая таких птиц не выручит. Что может предъявить зверю
старик? Или не старик, а просто посеченный жизнью седой воин,
который по мнению возбужденной толпы вполне готов был с нею
расстаться?
Салис в мгновение оказался рядом,
подбросил плечом, подхватил дубину двумя руками, коротко отвел ее
вправо и послал на уровне плеч с разворотом вперед, чтобы снести
седому наглецу голову, раздробить ее, сплющить, а уж потом
разодрать его самого на части, разорвать голыми руками, чтобы ужас
встал в глазах веселящейся толпы, чтобы ужас стоял в глазах
каждого, кто осмелится выйти против Салиса на этих камнях, или кого
выгонят против него безжалостные таны будущей весной.