***
Впереди, на возвышении, в каменном
наосе[1], портал которого напоминал
уменьшенную копию дворцовых врат, восседал на своём каменном троне
Ваэссир Эмхет. Пламя играло в его золотых глазах, мистически
мерцавших. Тени обрисовывали его прекрасные величественные черты —
орлиный нос и резко очерченные полные губы, высокие скулы и
благородный лоб. Его сильные руки, украшенные широкими золочёными
браслетами, сжимали знаки власти — Жезл и Плеть, скрещённые на
груди. На плечах лежало массивное ожерелье. Рисунок могучих мышц
был настолько естественным, что казалось даже странным, почему же
грудь не вздымается от дыхания. Его бёдра были обёрнуты
драпированной схенти[2], и по широкому
поясу шли высеченные в камне священные знаки формул воззваний.
Голову венчал знаменитый Двойной Венец Таур-Дуат, алый с белым, а
на лбу застыл в броске змеедемон-защитник.
Жрецы закрыли резные двери снаружи,
оставив старшего царевича наедине с божественным предком. Хатепер
преклонил колени, неотрывно глядя в каменное лицо Ваэссира,
оживающее в мистическом полумраке, подсвеченном золотистыми огнями
светильников. Образы чередовались перед его мысленным взором,
наслаиваясь на лик священной статуи — дед, которого дипломат помнил
уже плохо; воинственный отец; любимый брат, которого он берёг от
врагов и друзей и даже от его императорского долга вот уже столько
лет… И они, и все те, кто приходил прежде, задолго до них, были
ликами Ваэссира Эмхет, растворённого в потомках. Какими разными
гранями проявлялись аспекты Его Силы… столь же разными, насколько
разные формы обретала Его золотая кровь в Его потомках.
— Ты знал… — чуть слышно прошептал
Хатепер. — Когда я пришёл сюда, дабы отказаться не от Тебя, но от
своего права, Ты знал, что всё вернётся на круги своя. Всё, что я
сделал, я сделал ради Твоего трона, ради Твоих заветов, что Ты
повелел нам сохранять. Не мне спрашивать Тебя, за что Ты
ниспосылаешь всем нам такое испытание… Замысел Твой сокрыт от меня,
но воля Твоя ясна. Я дам Императору тот ответ, который он желает
услышать.
Дым курившихся над светильниками
благовоний сокрыл лицо статуи призрачной завесой. Губы
божественного Ваэссира сложились в печальную всеведущую улыбку, и
средь танцующих теней царевич различил неспешный кивок. Хатепер
даже не вздрогнул. Потянувшись вперёд, он положил ладонь поверх
потеплевших скрещённых рук, черпая силу и поддержку для решения,
которое ему предстояло озвучить. Решения, которое противоречило его
осознанному и такому гармоничному выбору, совершённому
когда-то.