- «Господин
кузнец», - довольно пробормотал Фомх и зашагал в сторону трактира,
не в силах избавиться от ощущения, что впервые в жизни он делает
что-то если и не подлое, то уж точно не вполне приличное даже для
обычного придорожного кузнеца.
Деревенька
Лиственница изначально была хутором, а если и вовсе не грешить
против былого – трактиром. Наверное, предок нынешнего трактирщика
прикинул, что сорок лиг от Слаута в сторону Эайда и Эдхара и есть
тот самый утомительный дневной переход, в конце которого всякий
путник захочет остановиться в уютном заведении, пропустить
один-другой кубок хорошего вина, набить живот приличной стряпней да
уснуть в мягкой постели. Насчет любви к мягким постелям хозяин
заведения обманулся, поэтому в итоге ему пришлось довольствоваться
стряпней и торговлей напитками, что, впрочем, позволило не
только сводить концы с концами, но и «присоседить» к трактиру
добрый десяток старателей, которые и образовали за десятилетия ту
самую деревеньку. И веселый кузнец Фомх считался в ней если не
старожилом, то уж точно одним из самых уважаемых людей. А то, что
однажды он приютил мальчишку-сироту, этого самого уважения к нему
только добавляло. Жаль только, что ни достатка, ни удачи от
уважения не скапливалось. Даже на немудрящую кобылку не удавалось
собрать, и это в то время, когда некоторые седлают такую красоту,
что глаз не оторвать!
То и дело
замедляясь, но все-таки протопав по взбитому в пыль проселку пару
сотен шагов, кузнец остановился напротив трактира, пригляделся у
коновязи к трем ухоженным жеребцам, сбруе которых мог позавидовать
если и не каждый представитель конского племени, то уж без сомнения
всякий всадник, второй раз окинул взглядом окружающие холмы, дома,
марево над близкой топью, задрал голову к небу и на миг
почувствовал, что видит все это в последний раз. Захотелось
развернуться, броситься в кузницу, подхватить под мышку Тиса и
бежать, куда глаза глядят. «Наверное, так и придется сделать, -
решил он после недолгой запинки. – Но чуть позже. Где-нибудь через
полчаса. Если все сладится».
Трактирщика
в обеденном зале, который занимал половину древнего бревенчатого
пятистенка, не оказалось. Окна были открыты, в проемы влетала
весенняя свежесть, на полу прела разбросанная трава, из глубины
дома доносился сладкий запах жареного лука и раздавалось звяканье
посуды. Лавки блаженно сохли после недавней мойки. Все шло, как
было заведено годами, даже двое молодых приказчиков, вполголоса
высмеивающих кого-то за ближним из пяти столов, – не казались в
диковинку, в придорожных трактирах менялись только лица, разговоры
звучали одни и те же. Впору было выдохнуть и даже выкликнуть
трактирщика, чтобы наполнил прошлогодним вином кубок, если бы не
важное дело. Но и о деле Фомх умудрился на миг
забыть.