Страшный поступок замяли, приписав Гере. Как могла богиня семьи
и покровительница брака сбросить родного сына на верную смерть?
Задать этот вопрос значило перечить Зевсу, а на такую глупость не
пойдет никто.
— Я все еще против! — вырвал Артемиды из нелёгких мыслей злой
рык… отца. Стоящий за закрытой дверью Клавдий Саммерс сдерживал
голос, но для чувствительного уха богиня самый тихий шепот звучал
так же ясно, как и обычная речь. А сейчас же мужчина едва сдерживал
бушующие внутри эмоции. — Это должно быть ее решение, а не…
— Мы это уже обсуждали. И не раз.
Это уже голос Селены.
Спокойный на первый взгляд, но с легко читаемым раздражением
внутри. Мать Кэйт злила твердолобость мужа, его полное непонимание
открывшейся перед ними уникальной возможности.
Да, она тоже желала дочери лучшего, но ее понимание «лучшего»
разнилось. Там, где Клавдий думал о счастье, радости даже,
прагматичную женщину заботила безопасность. Будущее, в конце
концов. И Селена Саммерс была готова разбиться в лепешку, но
обеспечить это будущее.
Как для своей дочери, так и для всей семьи.
Артемида… Богиня читала эмоции «родителей», как открытую книгу,
но вот лежащий за их словами реальный смысл от нее ускользал. Если
уж богиню не интересовали интриги Олимпийцев, то что говорить об
обычных смертных, пусть и из ее Дома.
Поэтому, когда гневно распахнувший дверь Клавдий ухватил ее за
руку и повел внутрь дворца, Артемида не испытала ничего кроме
легкого удивления. Может быть, мелкая вспышка гнева за подобную
вольность, но девушка уже научилась их давить.
Удивление преследовало богиню всю дорогу по великолепному
красному ковру, расстилавшемуся на мраморном полу дворца.
Преследовало, когда хмурые охранники пропустили их в тронный зал и
кивком указали путь вперед. И только когда она вместе с родителями
опустилась перед нынешним Императором на колени, Артемида
постепенно начала понимать.
— Встаньте! — властно велел мужчина. — И приблизитесь к
трону.
Кастор Рекс выглядел… плохо. Врачи и макияж пытались это скрыть,
но нездоровая бледность и потухшие глаза пробивались сквозь любую
маскировку. Ну и чувства бывшей богини были острее прочих.
Император болел. Редкость для «белого», особенно такой силы и
возраста как Кастор, но мужчина попал в ловушку своей же
жадности.
Его корона, Первый Дар, твердо сжимала голову, словно
отказывающийся слезать спрут. Короне требовалась активация, связь с
носителем, если можно так сказать. А она невозможна без
благословления Олимпийцев.