Доменико лишь рассмеялся:
— Нет, среди моих родственников нет астрономов. Только
музыканты. Мой дед, Доменико Кассини, был органистом, отец,
Алессандро Кассини — капельмейстером, а я, как видишь, солист.
Мы просто разговаривали, и в этом разговоре не было ничего
необычного. Кроме того, что сам факт нашего разговора был необычен.
Впервые в жизни я имел дело с человеком, который хлебнул из того же
кубка. С одной стороны, я не знал, как вести себя в присутствии
певца из прошлого, но в то же время был счастлив наконец встретить
того, кто меня по-настоящему понял.
Камин догорал, становилось совсем темно. Мы разошлись по
комнатам, чтобы утром хватило сил на пение.
***
Посреди ночи меня разбудил стук в дверь. Ворча, как старый дед,
я поплелся открывать. На пороге никого не было, но на полу лежал
сверток, перевязанный шелковой лентой. Похоже, что все правила
безопасности, к которым меня с детства приучали, улетучились из
головы. Я поднял сверток и, развернув его, обнаружил там… дохлую
крысу.
— Надо же! Похоже, кому-то есть до меня дело, раз посреди ночи
не поленились красиво упаковать и прислать, пусть и жуткую
мерзость. Но кому это могло прийти в голову? Не Доменико ведь, он
человек серьезный. И уж точно не синьоре Кассини.
Но вот от юного Эдуардо Кассини, который терпеть не мог
«виртуозов», я мог ожидать все что угодно. Я бы не удивился, если
этот разбойник и прислал мне столь «щедрый» подарок.
«Что ж, синьор Фосфоринелли, ваши приключения только
начинаются», — подумал я и уснул.
Примечания:
Rospo — жаба (ит.)
А утром будет видно. Освоишься…
спи… М.А. Булгаков, «Записки юного врача»
Проснулся я еще затемно от того, что кто-то тормошил меня за
плечи. Очень долго я не мог понять, где нахожусь, но, протерев
глаза, увидел резную деревянную спинку кровати, а подняв голову —
как всегда невозмутимое лицо «виртуоза» Доменико. Поздравляю,
Санек, ты все еще в Риме, в восемнадцатом веке.
— Уже три утра, — с некоторым возмущением сообщил синьор
Кассини. — Ты собираешься распеваться перед мессой?
Я глянул на свои наручные часы — и правда, без двадцати три часа
ночи.
— Что, распеваться надо обязательно ночью? — сонно промямлил я и
замотался с головой в шерстяное одеяло. В помещении было не на
шутку холодно, на стенах проступил иней.
— Ах так! Не церемонясь, резким движением Доменико сорвал с меня
одеяло и в недоумении уставился на мое правое плечо; хорошо еще,
что было достаточно темно, чтобы заметить также маленьких зеленых
зомби из известной игры на черных шортах.