Потому что кто другой на этом месте уже выкатил бы ей кучу
вполне понятных обвинений.
— Я думаю, что если бы тебе приплачивали эти… подрядчики, то ты
бы не раскапывала их грехи с такой страстью, — улыбнулся Вик. — Я
верю тебе, Вероника.
— Спасибо, — усмехнулась она. — А Валентин Фёдорович
поверит?
— А он будет судить на основании собранных данных. Ты собрала
уже достаточно, хватит. Лучше скажи, что мы будем делать на
выходных.
— Если не случится форс-мажора?
— Не случится. Знаешь, я снова претендую на всё твоё время.
— Я съезжу к себе и потом к тебе?
— Тебе нужно много времени дома? — сощурился он.
— Нет, пересобраться главным образом.
— Тогда отсюда двигаем к тебе, там ты пересобираешься, я тебя
жду, а потом везу тебя к себе. И мы никуда не торопимся — ни
сегодня, ни завтра.
Он так смотрел, что… Да что ей мешает, в конце-то концов? Ничего
не мешает!
— Хорошо, так и договоримся.
Выбраться из конторы удалось уже в девятом часу — Валентин
Фёдорович оценил масштабы разрушений и распорядился передать
подготовленные финансовые документы в специально созданную комиссию
по проверке. Вероника и Жанна всё подготовили только к восьми
вечера. Вик тоже что-то делал — двери к нему были распахнуты, туда
и оттуда ходили то Паша, то Серёжа Емельянов.
Сначала отправились ужинать: «Душа моя, ты, может, святым духом
питаешься, а я задолбался и жрать хочу». В Академ приехали уже по
темноте.
Вероника припарковалась у подъезда — ура, было место — и
оглянулась в поисках Виковой машины. Он остановился шагах в десяти,
разговаривал по телефону. Она махнула ему — мол, звони потом или
жди — и пошла в подъезд. Окна квартиры не светились — похоже, дома
никого нет.
В подъезде было темно — что-то управляющая компания опять мышей
не ловит, подумала Вероника, уж лампочки-то можно вовремя
вкручивать. Или всем пофигу и никто не сообщил? Или кто-то умный
выключил? Она пошла в сторону выключателя, протянула руку туда, где
он должен был находиться, и в этот момент её дёрнули за эту руку, а
потом схватили поперёк туловища, а обе руки прижали к бокам.
— Попалась, корова, — проговорил негромко незнакомый мужской
голос. — Ну пошли, поговорим.
Ничего не останется от нас,
Нам останемся, может быть, только мы,
И крылатое бьётся пламя
Между нами,
Как любовь во время зимы
«Мельница»