Николетта
Никак не ожидала, что
Бурсин после гонки за нами помчится. До последнего надеялась, что он первым
делом о встрече будет дипломатично с Петей договариваться по телефону. Но это
же Юра… По-другому он, наверное, не мог.
«Юр-Амур…»
— звенит в ушах. Всё сжимается в груди и легко дышать совсем не получается.
Задыхаюсь.
Бурсин здесь. У нашего
дома.
«Господи!»
Я миллион раз
представляла, как мы встретимся однажды: он увидит подросшую дочь и пожалеет о
своей ошибке. Будет локти себе кусать, что прогнал меня беременную…
Но это случилось совсем
иначе. Такой вспышки ярости и недопонимания я в самом бредовом сне предвидеть
не могла. Что с ним?
Влетел во двор как
бешеный. Словно дьявол в него вселился. Полы укорочённого пальто разлетаются.
Кулаки сжаты. Идёт размашисто. От одного вида страх пробирает до костей. Мне
кажется он и убить сейчас готов.
Пётр и Юра долго
разговаривают в гостиной. Всё затихает в доме. И вдруг я слышу Юрин
приглушённый голос прямо за дверью своей комнаты. Он разговаривает с нашей
дочкой.
ОН!
С нашей дочкой…
Почему меня так трясёт?
Ломает всё тело и даже кости. Будто включилась защитная реакция организма на
заболевание, когда необходимо активизировать иммунную систему и вырабатывать
антитела. Моя личная болезнь ― Юрий Бурсин. Единственное хроническое моё
расстройство. Ни с чем и ни с кем мне не было так трудно справляться в этой
жизни.
«Мой
солнечный пламенный ангел, Николетта! Мне так приятно прикасаться к тебе. До
мурашек».
«Ты
важна для меня. Я хочу, чтобы ты была только для меня».
«Я
хочу тебя. Одну тебя. Слышишь?»
Хватит вспоминать!
Хватит! Глупая голова, неужели не видишь, как мне больно?!
Контроль мой над
чувствами летит к чертям. Я как оголенный провод под
напряжением. По жилам бежит электрический ток.
«Я уже давно всё решил. Тебе ни о чём
беспокоится не надо… Я благодарен судьбе за нашу аварию… Именно в тот день я
встретил тебя».
Меня коротит от его
образа перед глазами, его голоса за дверьми… На сверхфизическом уровне ощущаю,
что замыкание не сулит ничего хорошего. Это предвестник пожаров. Оба ведь
сгорим…
Понимаю, что это
по-свински, но не могу в таком состоянии выйти к нему. Боюсь
вытворить
какую-нибудь дичь. Да и не надо ему меня видеть такой. Ни к чему.
Весь вечер, пока он
находится у Машули, я превращаюсь в летучую мышь. Замираю и
ловлю ушами-локаторами его интонации, смех, слова. Тихо плачу и ультразвуком
издаю неслышимые для человека болезненные стоны.