Ива
подумала, что так не говорят. Говорят: «Я – воин» или: «Я –
рыцарь», притом с гордостью. Или: «Я – наемник», констатируя факт.
А «Я – вассал удачи» – с усмешкой, иронией, но это не произносят
безразлично. Очевидно, что-то не нравилось Торну в его положении.
Что же? Или он приврал? Только зачем?
Ива,
однако, сочла себя не вправе спрашивать и допытываться. В конце
концов, завтра они доберутся до ближайшего города и никогда больше
не увидятся. Так что знахарка ограничилась хмыканьем в ответ на сие
высказывание. Скоро попутчики завалились спать. Торн, правда,
предложил сделать это вместе, на что травница сложила
незамысловатую, но общепринятую фигуру из пальцев. Через пару минут
оба тихо посапывали по разные стороны костра, довольные собой и
друг другом.
Ива сжалась
в комочек в самом дальнем углу библиотеки. Ее трясло от пережитого.
Мигом вспомнился костер в безымянной деревушке. Ощущение
собственного бессилия, неспособности противостоять насилию… Мужские
руки словно оставили на ее теле грязные метки. Именно так она себя
ощущала: грязной, побитой, несчастной и… обманутой. Она не могла
поверить, что Торн оказался на поверку такой скотиной. Иве казалось
это нереальным, вплоть до абсурда. Да, она знает его недолго. Но за
это время у него было множество возможностей без особого труда
затащить ее в постель, если уж так сильно хочется. Например, когда
она напилась как сапожник. Ее даже уговаривать долго не пришлось
бы. Но тогда Торн не воспользовался ситуацией. Почему? Или ему
нравится именно такой секс? С насилием и побоями? Верилось с
трудом. Ива немало повидала таких мужиков, даже в собственной
деревне, и научилась распознавать их. Торн же, как ей казалось,
принадлежал к той категории мужчин, которым наибольшее наслаждение
доставляет сам процесс завоевания, обольщения, – этакий
поединок умов и воли. Но не физической силы. Неужели она ошибалась?
Ива просто не могла в это поверить. Или не хотела? Девушка
содрогнулась. Нет, она не могла в него влюбиться. Глупости. Она
вспомнила выражение его лица перед «поцелуем» (в гробу она видала
такие поцелуи!): жесткое, нет – жестокое. Черты худощавого лица
исказились. Глаза потемнели. Стали злыми, безжалостными. Куда
делись из них улыбка и задорные искорки?
Ива
зарыдала с удвоенной силой. Тело болело, а мир в один миг растерял
все краски, всю свою прелесть и очарование – ей было плохо. Она
вспомнила, что точно так те, кому она пыталась помочь, еще совсем
недавно, упиваясь от восторга, смотрели, как огонь подбирается к ее
телу. Девушка еще больше согнулась и застонала. Хотелось совсем как
в детстве воззвать к богам, мудрым и справедливым, и спросить: за
что? За что же, гоблин дери?!